Последняя весть очень смутила кают-компанию и гардемаринов.
В тот же день капитан объявил Володе, что он будет держать экзамен на флагманском фрегате для производства в гардемарины в сравнение со сверстниками, которые, как Володя уже знал, были произведены к Пасхе.
— Надеюсь, вы готовы к экзамену? — спросил капитан.
— Готов, Василий Федорыч.
— Ну и отлично. Когда хотите экзаменоваться?
— Чем скорее, тем лучше. Если можно, через неделю… Я кое-что еще посмотрю.
— Хорошо. Через неделю вас начнет экзаменовать комиссия, назначенная адмиралом… Будете ездить на фрегат… С этого дня вы освобождаетесь от служебных занятий на корвете, скажите старшему офицеру… Да если надо вам помочь в чем-нибудь, обращайтесь ко мне… Я кое-что помню! — скромно прибавил капитан.
Ашанин поблагодарил и сказал, что он занимался и надеется выдержать экзамен по всем предметам.
— А главное, не бойтесь, Ашанин. К вам придираться не будут. Экзаменаторы ведь не корпусные крысы, — улыбался Василий Федорович. — А адмирал понимает, что такое экзамен, — одобряюще промолвил капитан, отпуская Ашанина.
На другой день, к девяти часам утра, вся команда была в чистых белых рубахах, а офицеры в полной парадной форме.
Бедный Андрей Николаевич с раннего утра носился по корвету и вместе с боцманом Федотовым заглядывал в самые сокровенные уголки жилой палубы, машинного отделения и трюма. Везде он пробовал толстым волосатым пальцем: чисто ли, нет ли грязи, и везде находил безукоризненную чистоту и порядок. Наверху и говорить нечего: реи были выправлены на диво, палуба сверкала белизной, и все сияло и горело — и пушки, и медь люков, поручней, компаса, штурвала и кнехтов[84].
И Андрей Николаевич, красный, вспотевший и напряженный, несколько комичный в сбившейся назад треуголке и узковатом мундире, стоял теперь на мостике, то посматривая беспокойным взглядом на флагманский фрегат, то на палубу и на мачты.
Вдруг лицо его выразило ужас. Он увидал двух обезьян — Егорушку и Соньку, которые, видимо, нисколько не проникнутые торжественностью ожидания адмирала, с самым беззаботным видом играли на палубе, гоняясь друг за другом, и дразнили добродушнейшего и несколько неуклюжего водолаза, проделывая с ним всевозможные обезьяньи каверзы, к общему удовольствию команды.
Обо всем вспомнил сегодня Андрей Николаевич, а о них-то и забыл!
— Боцмана Федотова послать! — крикнул он.
— Боцмана Федотова послать! — раздался окрик вахтенного унтер-офицера.
— Есть! — отвечал уже на ходу боцман Федотов, несшийся на рысях к старшему офицеру и выпучивший вопросительно глаза, когда остановился перед мостиком.
— Надо убрать на время куда-нибудь обезьян и собаку, а то черт знает что может случиться во время смотра! — проговорил старший офицер.
— Есть, ваше благородие… Куда прикажете их посадить?
— Куда? — задумался старший офицер. — Привязать их в гардемаринской каюте! — внезапно решил он.
— Слушаю, ваше благородие… Только осмелюсь доложить насчет обезьянов…
— Ну, что еще? — нетерпеливо перебил старший офицер.
— Трудно будет поймать их… Лукавое животное, ваше благородие.
— Как-нибудь да поймать и посадить… Да живо! — прибавил Андрей Николаевич.
И с этими словами он тревожно взглянул на фрегат и спросил у сигнальщика, не спускавшего подзорной трубы с фрегата:
— Что, отвалил адмирал?
— Никак нет, ваше благородие. Катер у борта.
Федотов был прав. Действительно, исполнить приказание старшего офицера и поймать обезьян было трудно. С водолазом дело обошлось просто: его взяли за шиворот и, к немалому его изумлению, отвели в гардемаринскую каюту и привязали на веревку, а обезьяны решительно не давались, несмотря даже на куски сахара, которые поочередно и Федотов и другие матросы протягивали и Егорушке и Соньке с коварным намерением захватить их. Но они, видимо, отнеслись к такому неожиданному со стороны матросов угощению подозрительно, предвидя какой-нибудь подвох, и приближались на такое расстояние, что при каждой попытке схватить их они успевали задавать тягу и садиться в места, более или менее гарантирующие их безопасность. Долго продолжалась эта травля к общему смеху команды. Боцман и несколько других ловцов измаялись, гонявшись за ними по всему корвету.
— Подожди ужо, шельмы! — погрозил боцман обезьянам, сидевшим на вантах и, казалось, насмешливо скалившим зубы, и послал матроса за сеткой, а сам отвернулся, будто не обращая более на них никакого внимания.