В ту же ночь я обнаружил, что не действует автоматический переключатель каналов передатчика. Входные контуры расположены далеко в корме. С нынешнего дня нужно переключать их вручную, пролезая к ним через груды продовольствия и бухты. Неудобно, однако передатчик работает.
В третий раз с начала гонки осушаю форпик. Отделенный водонепроницаемой переборкой, он не имеет стока. Но как туда попадает вода? Несколько раз я уже осматривал наглухо привинченный вентилятор и решил наконец проверить, что делается внутри форпика. Форпик предусмотрен как защитный отсек на случай, если нос яхты разобьется об айсберг (нечего улыбаться!). В него ведет небольшое отверстие с плотно закрывающейся крышкой. Я протискиваюсь туда, обивая бока, так как яхту кидает во все стороны, и сижу минуту в темноте. Рядом с проходом для электропровода маленькая дырочка диаметром несколько миллиметров. Чуть позже, надев штормовой костюм, я отправляюсь на нос, но найти ее уже не могу. Сделанная легкомысленным строителем, она никем не была замечена, пока море не выявило "халтуру". Вроде бы маленькая дырочка, а воды через нее проникает много.
Дырку заткнуть нечем. И тут я делаю открытие: для чего на самом деле нужна жевательная резинка? Перед стартом нам вручили ее по две пачки от одной фирмы, которая, вероятно, даже не подозревала, с каким энтузиазмом будет однажды жевать эту самую резинку один из ее ярых противников. Во всяком случае, течи не стало.
В полдень делаю поворот на другой галс. Ветер слегка отклонился, и я иду теперь курсом на Ньюфаундленд. Все ближе айсберги, туман и холод. Однако и сейчас уже не тепло - всего одиннадцать градусов, правда, я этого не ощущаю. Вероятно, апрельские тренировки в снег и мороз не прошли даром.
Мелкий дождь неожиданно прекращается, а по солнечному небу уже плывут ослепительно белые облака. Солнце - первый раз за неделю! Я бросаюсь к секстанту, чтобы уточнить местоположение, но "Полонез" крутится на острой волне, и точность измерений оставляет желать много лучшего.
Семь баллов по шкале Бофорта. Я несусь сломя голову. От носа яхты по обе стороны отваливаются белые водяные пласты, за кормой две пенящиеся полосы оставляют на воде дорожку. Каждая волна, разбиваясь о борт, поливает, словно из душа, паруса. Палуба тоже от носа до кормы залита водой, как и я: ведь я сижу в кокпите.
Я было уже собрался признаться, что обожаю такое плавание, как вдруг услышал громкий треск - разорвался пополам главный парус*. Теперь на ветру полощется со страшным шумом обыкновенный флажок. Спускаю остатки паруса и временно закрепляю на палубе, чтобы не снесло ветром или водой. Быстро ставлю между мачтами второй парус - бизань-стаксель - и за несколько минут превращаю "Полонез" в стаксельный кеч. Такой тип парусов встречается сейчас только на старых парусниках.
_______________
* В данном случае - грот. - Прим. ред.
И снова яхта мчится под острым углом к ветру, в брызгах соленой воды. Хотя бизань-стаксель намного меньше грота, скорость не уменьшилась, что в данный момент - самое главное. Меня даже не огорчает разорванный парус, зашивать который предстоит почти до конца гонки.
Сумасшедшую езду прекращает стихающий ветер. Я затаскиваю клочья грота под палубу и ставлю на его место запасной. Наступает вечер, небо опять затянуто черным тентом из туч. На палубе "Полонеза" кончился обычный день.
Спинакер
У меня все болит, и виноват в этом спинакер - самый большой парус на "Полонезе". Все началось с восторженного сообщения радио Гдыни о том, что "Полонез" занимает в гонке хорошее место. Не знаю, откуда это взяли, но действительно дня два назад ночью возле меня застопорило встречное судно, настойчиво спрашивая, кто плывет. В это время уже начался поиск "Джипси Мот-V" с больным Фрэнсисом Чичестером на борту. Я осветил парус с номером, не придав ночной встрече никакого значения.
Позже оказалось, что именно эта встреча послужила единственным источником информации о местоположении "Полонеза" с момента старта. "Полонез" в самом деле шел неплохо. Однако обсуждать шансы той или иной яхты на половине пути, по-моему, не имеет смысла. Вот, например, голландская яхта "Секонд Лайф" была отбуксирована со сломанной мачтой в Сент-Джонс. А все говорили, что ее место в первой пятерке - вне всякого сомнения.
В то самое утро, когда я услышал радостное известие радио Гдыни, ветер утих. Скорость яхты сразу уменьшилась. Оба эти фактора пробудили дремавшие во мне силы. Не обращая внимания на волнение, я забрался на вершину мачты и прикрепил флюгер, сорванный шквалом еще у островов Силли.
Слабый ветер дул с кормы и в нужном направлении - самый подходящий момент поднять спинакер. Ставить спинакер, огромную и легкую нейлоновую чашу, хлопотно даже многочисленной команде. Но этот день, как я отметил, был особенным. Пока я, обливаясь потом, ставил спинакер, ветер настолько ослаб, что чаша паруса не надулась. Этому, несомненно, способствовало и сильное волнение на море. В итоге вместо наполненного воздухом огромного нейлонового брюха за носом яхты передо мной очутился клубок из нейлона, обмотавшегося вокруг штага - стального троса, поддерживающего мачту спереди.
Ругаясь на чем свет стоит, я принялся распутывать сто квадратных метров нейлоновой ткани. Когда парус был освобожден наконец от всех сложных снастей, для чего мне приходилось все время бегать с носа на корму и обратно, снова подул ветер. Не слишком сильный, ровный, с кормы идеальный ветер для спинакера. Я не верил своему счастью и решил немного подождать. В нормальных условиях я выждал бы по меньшей мере час. Однако в этот день даже небольшое промедление мне казалось преступным, так как могло повлиять на результат в гонке. Снова началась беготня с носа на корму и обратно. Провозившись минут сорок, я с удовлетворением посмотрел на надувшийся парус. Тут ветер утих и вся история повторилась. Опять целый час я распутывал проклятый спинакер, стоя в неудобном положении с задранной вверх головой.
Вот почему я так недоволен спинакером. Мало того что у меня все болит из-за него, я еще вдобавок не могу повернуть шею. Сбылось шутливое напутствие моих друзей-яхтсменов, чтобы я "свернул себе шею"*. Теперь для того, чтобы посмотреть в сторону, я должен поворачиваться всем туловищем. Найдя в подаренной мне аптечке скипидарную мазь, я натер ею одеревеневшую шею.