У Симона от густой пыли глаза налились кровью, положение еще более усугублялось тем, что он носил контактные линзы. В Лулуни, совсем неподалеку от границы Берега Слоновой Кости, он купил бататов, гуавы и приготовил на костре вкуснейший обед. Мы обедали в зарослях слоновой травы на поляне, а вокруг нас, над вымокшим насквозь лесом, сверкали молнии и грохотал гром.
Симон рассказал нам, что неподалеку от рынка, где он купил гуаву, он набрел на рекламу, которая гласила по-французски: «Продажа западной одежды», а по-английски: «Здесь мертвый белый человек».
На границе Мали я отнес наши паспорта рослому чернокожему офицеру, который говорил по-английски и прибыл сюда из Гундама. Он был очень горд, когда узнал, что мы останавливались в его родном городе, но сильно расстроился, когда заметил в паспорте Чарли отметку «Путешественник». «Но эта человек нельзя работать путешественник. Никто не делает деньги, если путешествовать». Он отправился молча к «рейнджроверу», чтобы досмотреть Чарли, затем разразился смехом: «Это правда, очень ленивый человек». Раздраженный Чарли, подозревавший, что это я натравил на него офицера, делал мне угрожающие жесты из машины. В обмен на большое количество томатного пюре мы наполнили канистры свежей водой и поехали на юг к границе.
4 ноября мы достигли Тиассале, где зашли в ресторанчик перехватить пива с сэндвичами. Мы чувствовали себя немного не в своей тарелке после нескольких недель без ванны. Я надеялся отыскать место для лагеря на берегу реки Красная Бандама, чтобы можно было поплавать, а также «поохотиться», потому что за Олли оставалась еще одна научная задача в Африке — наловить улиток в стоячих водоемах местных лесов.
Разыскивая проезды для автомобилей через лес, я наткнулся на симпатичное бунгало с видом на реку. Оставив машину в стороне, я робко направился к дому по аккуратно подстриженному газону, окаймленному экзотическими цветами. Появился поваренок в фартуке, и я сказал ему, что хотел бы видеть хозяина. Поваренок привел мальчика-слугу с садовыми ножницами в руках, который позвал одетого в ливрею дворецкого, а тот в свою очередь — коренастого в очках секретаря. Я спросил, как проехать к берегу реки.
«Месье в церкви», — пожал плечами секретарь. Примерно через час тот прибыл на «мерседесе»; он оказался местным судьей, с ним была его белокожая жена. Он любезно предоставил в наше распоряжение слугу Жана (из Верхней Вольты), чтобы тот показал дорогу. Час мы ехали по лесу, потом вязкая дорога вывела нас на берег реки, где под гигантскими деревьями лежали два долбленых каноэ.
В ту ночь мы разбили лагерь на площадке, очищенной от бамбука и прочей лесной поросли. Чарли выследил 25-сантиметрового черного скорпиона, которого Олли проворно «замариновал» на «случай, если тот представит интерес для музея».
Симон развел костер из поленьев красного дерева и раздобыл цыпленка с помощью Жана, родная деревня которого была всего в миле вниз по течению реки. Воспользовавшись рукояткой стартера от «лендровера» вместо вертела, он приготовил эту птицу с бататами. Были поданы также тушеный лук, баклажаны — и наш обед превратился в настоящее пиршество. Симон сам закупал свежую провизию, начиная от Лондона и кончая этим, нашим последним лагерем в Афирке. Поэтому я спросил, сколько мы должны ему, потому что знал, что его бартерная система срабатывала не всегда. «По фунту с носа покроет это», — ответил он.
Олли повел нас охотиться на змей в соседний лес. Уже через полсотни метров от лагеря мы наткнулись на, по-видимому, бесконечную цепочку черных муравьев размером по полтора сантиметра. Они кусались со страшной силой, что вскоре узнал Олли, когда парочка этих тварей нашла себе убежище у него под штанами и рубашкой.
Симон отыскал змею, свернувшуюся кольцом в зарослях полусгнившего бамбука. У нее на шее красовался своеобразный узор — элегантная мертвая голова. Олли и Чарли отказались общаться с этой тварью ради еще одного фотоснимка, а Симон осторожно ткнул гадину палкой, и она продемонстрировала фокус — скрылась с невероятной быстротой. Там были очень красивые черные и желтые пауки, повсюду лежали пятна солнечного света, который, словно лучи лазера, прорывался сверху сквозь темный шатер листьев над нашими головами. Стволы деревьев поражали массивностью, и вся растительность вокруг была густая и высокая; тут же валялось множество гнилых сучьев. Бабочки, мотыльки и стрекозы облагораживали это сумрачное царство, иногда их место занимали словно вращающиеся по кругу светлячки.
Осчастливленный своей скользкой добычей, Олли повел нас обратно в лагерь. Джинни, одетая лишь в сумрак, купалась на песчаной косе, ее полотенце и мыло лежали на носу одного из каноэ красного дерева. Когда я присоединился к ней, такой же безмолвный, как течение реки, по соседству с нами ткнулось в берег каноэ какого-то туземца. Джинни быстро обернулась, схватила полотенце (два квадратных фута) и впилась взглядом в визитера. Тот словно находился в состоянии транса, но вовсе не был смущен. Жаль, что под рукой не оказалось ни камеры, ни вспышки, и я не смог запечатлеть выражение ярости на лице Джинни. Еще мгновение — и рыболов, ухмыльнувшись, удалился в джунгли.
После двух долгих патрулирований, связанных с наблюдениями за птицами, Олли был удовлетворен, и мы покинули леса. Три часа езды на юг привели нас на берег океана в Абиджан — столицу Кот-д'Ивуар (Берега Слоновой Кости), где на холмах, утопающих в зелени, было много небоскребов, модных отелей и мчащихся с самоубийственной скоростью оранжевых такси.
Антон встретил нас на северной окраине; он рассказал, что «Бенджи Би» уже стоит в гавани у причала, а Кен Камерон и его механики истекают потом в машинном отделении при температуре 40 °C. Антон проводил нас на виллу Британской строительной компании, где двое наших из экипажа судна лежали с малярией под присмотром нашего кока Джилл. Вскоре к ним присоединился и Симон с распухшими гландами, приступом лихорадки и общим истощением организма от жары.
Остальные принялись за выгрузку контейнеров с выставочными экспонатами. Грузовики перевозили их в центр города в холл с мраморными полами и стеклянными стенами, и через два дня, несмотря на высокую влажность воздуха и жару, выставка была готова к официальному открытию.
Желудок Джинни заявлял о себе колющими болями. Она нуждалась в отдыхе. Мне же пришлось возиться с многочисленными бумагами и в перегруженном, сыром трюме перемещать и нумеровать ящики.
Местные функционеры — устроители выставки — организовывали приемы, это происходило каждый вечер, поэтому изо дня в день после бесед с посетителями выставки приходилось переодеваться и снова болтать, на этот раз уже с местными ОВП (очень важными персонами). Ради более важных дел я освободил для себя два вечера. Это была ошибка. Олли, который тоже был обязан посещать эти приемы, сообщил мне, что жена британского посла отозвалась о моем отсутствии как о деянии «неприличном и невежливом».
20 ноября «Бенджи Би» вышел из широкой лагуны, на берегу которой стоит Абиджан, в Атлантический океан. Нас сразу же встретила тяжелая зыбь. Эдди и Дейв сильно ослабли от малярии, но вернулись к своим обязанностям. У Симона кружилась голова, ему было то нестерпимо жарко, то холодно, мучила рвота. Пол Кларк, назначенный судовым врачом, присматривал за ним.
На следующий день, почти на Гринвичском меридиане, мы пересекли экватор. Адмирал Отто, одетый Нептуном, с трезубцем и в короне руководил церемонией пересечения экватора. Золотоволосый Буззард, засунувший под футболку два мячика, изображал его невесту Афродиту. Боцман Терри с банкой зеленки в руках обильно мазал ею, а затем поливал из шланга тех членов команды, которым не посчастливилось пересекать экватор раньше.
Мы видели кашалотов, летучие рыбы умирали на горячей палубе, на баке шла сортировка груза, и запах тухлой макрели насквозь пропитал мою одежду и волосы. Кстати, я так и не увидел призраков на баке, хотя Терри рассказал мне много легенд датских моряков о том, что они населяют эту часть любого корабля.