Для начала мы обозначили флажками площадку для антенны, западнее горы, там, где было открыто направление на юг, к полюсу. Затем мы промерили дистанцию для прокладки кабеля на восток и «застолбили» площадку для радиохижины Джинни. В пятидесяти метрах от нее мы предполагали расположить «силовую» подстанцию и еще дальше, метрах в двадцати пяти, — хижину для жилья. Наконец мы отмерили 800 метров на восток вверх по склону горы и разметили площадку для другой хижины, где Джинни собиралась проводить эксперименты по использованию низкочастотной связи, отнеся ее антенну еще на 800 метров в сторону. Записывающее оборудование длинноволновой связи из-за его высокой чувствительности должно было располагаться именно на таком расстоянии от генераторов.
На следующий день Жиль доставил к нам Симона и Анто вместе с материалами, необходимыми для возведения нашего картонного жилья, которое и было собрано за двенадцать часов. Жиль совершал теперь безостановочные челночные грузовые рейсы общей протяженностью примерно в 800 километров, доставляя бочки с горючим и прочее для окончательного оборудования нашего основного жилища.
Оставив Дэвида, Симона и Анто копать траншеи, возводить хижину, размещать горючее и прочие грузы, мы с Джинни улетели обратно в Санаэ, где увидели, что судно полностью разгружено и готово к отплытию. Возникла проблема с Говардом Вильсоном, который сломал три ребра, передвигая секции сборной хижины. Тем не менее все контейнеры и бочки были размещены на берегу, а все люди (на корабле и на берегу) приготовились к прощанию.
На следующий день, 17 января, мы сидели на рюкзаках у изломанной кромки ледяной бухты и наблюдали за отплытием друзей. Скорбные свистки «Бенджи Би» еще долго долетали до нас после того, как судно скрылось из глаз.
Кинооператор Рик не скрывал слез; настоящий художник. Он желал запечатлеть все нюансы прощаний, даже его звуки, но звукооператор Тони Даттон «пустил по ветру» свои пленки. Они разлетелись, как конфетти, сопровождаемые угрюмыми взглядами собравшихся.
У Ривингена погода изменилась. Порывистый ветер хлестал единственную законченную хижину. Ее стены были изготовлены из стандартного гофрированного картона, используемого для обычной упаковки. Такой материал обеспечивает идеальную изоляцию. Людям пришлось работать без перерыва во время затишья, из опасения, как бы очередной порыв ветра не уничтожил проделанную работу. Не успели они прорыть траншею для фундамента, как ее засыпало снегом. К счастью, эти сборные хижины были удивительно легкими, поэтому работа подвигалась.
Симон записал в своем дневнике:
18 января мы начали возводить главную хижину, самую длинную, и работали всю ночь и следующий день на ужасном холоде. В радиохижине возник пожар — там была оставлена без присмотра печь. Дэвид вовремя обнаружил огонь. Это своевременное предупреждение для нас. Весь день метель и туман. Рейсы самолета отложены. Лагерь уже выглядит обжитым. Очень хорошо, что мы проделали все с самого начала. Надеюсь, что Рэн воздаст должное мне и Анто за это. Окружающие нунатаки [21] и нависающий над нами Ривинген прекрасны, на них не насмотреться. Вечно изменяющееся солнце и облака каждый день составляют новый пейзаж. Санаэ, пожалуй, покажется скучным, убогим местом после житья здесь на свежем воздухе.
Жиль подбросил киногруппу, чтобы киношники отсняли сборку хижин как раз вовремя, потому что они теперь могли покинуть Антарктиду на ледоколе, который ожидался в любой день, с новой командой южноафриканской базы и нашими последними 600 бочками горючего. Никакое другое судно уже не зайдет сюда ранее, чем через год, поэтому было важно, чтобы они быстро вернулись в Санаэ, но туман прижал Жиля и Джерри к земле.
Жиль пошел на риск — он прорвался сквозь туман, чтобы забрать их, однако видимость исчезла совсем. Брин Кемпбелл из «Обсервера», который вместе с Дэвидом Мейсоном тоже уходил на судне, писал: «Мы слышали рев моторов „Оттера“ над головой, однако казалось почти невероятным, что ему удается приземлиться. Лагерь окружен скалистыми пиками и 200-метровыми скалами. Неожиданно мы увидели огни самолета — они приближались к нам. Жиль совершил идеальную посадку».
Самолет разгрузился, и киношники взмыли в небо сквозь ослепительное сияние белой пустыни, чтобы успеть на свой пароход.
Это был сороковой рейс Жиля, и тем не менее половина груза, предназначенного для лагеря Ривингена, все еще оставалась в Санаэ, и ему предстояло еще много работы.
Джерри возился с самолетом, когда Жиль отправился хоть немного вздремнуть. Джерри: «Как обычно там, на крайнем юге, у механика есть время для подготовки самолета к полету только тогда, когда нельзя летать, но разве мы жаловались? Разумеется, нет, но что менялось от этого?»
В прошлом году, когда Жиль и Джерри еще работали в Британской антарктической службе, они едва не погибли. «Мы летали над полуостровом, когда остановился один двигатель. Топливную систему забило льдом, а до базы оставалось миль сорок. Затем заглох второй. Нам пришлось планировать, чтобы попытаться сесть на припай, там разобрать систему и просушить ее по частям в палатке».
Он прищелкнул языком. «Вода замерзает очень быстро, поэтому приходится быть особенно щепетильным во время заправки. Остается лишь проверять, проверять и проверять».
Он взглянул на свои пальцы, словно удивляясь, что они все еще на месте. «Стоило бы надевать перчатки, однако для тонкой работы это не годится. Конечно, все раздражает — ни укрытия, ни ангара. Все на открытом воздухе. Иногда я запихиваю подогреватели в рукавицы большего размера и время от времени сую туда руки, чтобы восстановить кровообращение. Вот так и работаю».
Джерри — большой мастер вкладывать в слова больше, чем сказано.
25 января ледовая команда, в которую входили я, Олли и Чарли, покинула Санаэ. У нас были точно такие же «скиду», какими мы пользовались в Арктике в 1977 году, только карбюраторы были лучше. Маршрут до Ривингена проходил зигзагообразно в обход горных хребтов и районов, богатых трещинами. Хотя в этом районе позволительно пользоваться магнитным компасом (поправка составляла всего 18°), полагаться на него можно было лишь с осторожностью, потому что компасная жидкость загустела и стрелка вела себя инертно. Вскоре я выработал привычку перепроверять его показания — когда стрелка замирала, я тихо постукивал по стеклу на тот случай, если она все же не дошла до места.
Каждый «скиду» буксировал груженые нарты, в целом вес нашего груза составлял более полутонны — это было больше того, в чем мы нуждались для 600-километрового перехода, так как я планировал воспользоваться этим пробегом для генеральной репетиции нашего основного путешествия в следующем году.
Девятиметровые двойные концы соединяли каждого «скиду» с нартами. В принципе это было рассчитано на то, чтобы в случае падения в трещину что-то одно могло задержать другое своим весом. Конечно, на спуске по скользкому льду этот принцип мог и не сработать, особенно если «скиду» провалится первым. Водитель от этого ничего не выигрывал. Если бы его «скиду» завис над бездной, так сказать, заякоренный своими нартами, то он просто полетел бы вниз. Поэтому каждый из нас был облачен в альпинистскую сбрую и прикреплен веревкой либо к самой машине, либо к нартам, по личному выбору. Мы с Олли считали, что последний вариант предпочтительней, Чарли — наоборот.
21
Нунатак (эскимосск.) — скала-останец, выступающая над поверхностью ледника. Типичны на окраинах ледяных щитов Гренландии и Антарктиды. — Прим. ред.