Позднее выяснилось, что со мной совершенно согласен Эрио Беллои, католический священник из Маранелло — городка, где делают «феррари» и тренируется одноименная гоночная команда.
В воскресенье, когда все красные машинки в разъездах, городок напоминает сцену из фильма «Человек Омега» с той лишь разницей, что герой Чарлтона Хестона сидит дома, как все, и смотрит «Гран-при».
Собираясь взять у Эрио интервью и расспросить, что он думает про одержимую любовь его земляков к Ferrari, я предполагал, что он начнет жаловаться на календарь «Формулы-1», который пересекается с его богослужениями и отвлекает прихожан.
Первым признаком того, что интервью пойдет совсем не так, как предполагалось, стала его готовность встретиться со мной в любое воскресенье кроме тех, когда проходят гонки на «Гран-при». Второй признак я увидел, когда пришел к нему в студию. Вместо библий книжные полки там ломились под тяжестью сувениров и вымпелов Ferrari, стены были увешаны чертежами Ferrari 456 и портретами Энцо Феррари, которого этот священник отпевал лично, и Жиля Вильнева, его любимого автогонщика.
Случалось ли ему, спросил я священника по окончании гонок, допускать в ходе «Гран-при» неблагочестивые мысли в отношении соперников. «О да, — отвечал он без раздумий. — Конечно, желать, чтобы пилот команды-конкурента разбился и тем самым принес победу Ferrari, непростительно, но иногда в голове мелькает что-то в этом роде».
Вот что бывает с итальянцами, когда дело касается «Феррари». У них нет ни королевы, ни принцессы Дианы, ни крикета, у них не было империи с 2500-летней историей. Все это итальянцам ни к чему, коль скоро у них есть «Феррари».
Это единственная гоночная команда, которой в один и тот же год удавалось выиграть «Ле-Ман» и «Формулу-1», причем не однажды, а целых три раза. Это единственная гоночная команда, использующая двигатели и шасси собственного изготовления. Эта команда выиграла столько гонок «Гран-при», сколько другим и не снилось.
Итальянцы оседлали вершины автоспорта еще до «Феррари», который появился в 1947 году. До него бал правили Maserati и (аж до конца пятидесятых) Alfa Romeo. Во время одной из гонок водитель Alfa Romeo настолько обогнал конкурентов, что перед финишем даже успел заехать в пит-стоп и отполировать машину. Наверное, она отлично выглядела, когда пересекала финишную черту.
Если бы сегодня такой финт отчебучил Шумахер, телекомментатора Мюррея Уолкера хватил бы кондрашка.
Знаете ли вы, где окончили свои дни гоночные машины тех времен? В Италии их больше нет. Гоночные «альфа» и «феррари» шестидесятых годов нашли свой последний приют в Швейцарии, Британии и Японии.
Они считаются настолько большой драгоценностью, что никто уже не смеет их заводить. Эти машины хранятся в герметически закрытых музейных помещениях, окруженные барьерами и обдуваемые кондиционерами. Им уже вряд ли когда представится возможность ездить.
Итальянец просто не понял бы такого отношения к автомобилю.
Куба
Карибы: бриллиантовое ожерелье в море драгоценных камней. Пальмы, пляжи с белоснежным песком, раскаленное солнце. Вечерняя выпивка под негромкую музыку Боба Марли в компании с людьми всех цветов кожи. Эта картина практически неизменна от Тринидада на юге до мексиканского Канкуна на севере. Одни из островов Карибского архипелага хранят отпечаток английской культуры, другие — голландской, испанской или французской.
Но есть еще и Куба, отпечаток на которую наложил Ленин. На Кубе колониальный лоск изрядно поистерся, а точнее, развеялся вместе с дымом горящих пассажирских самолетов, сбитых кубинскими ВВС. Куба могла бы стать одним из главных курортов мира, но благодаря Фиделю Кастро она стоит на 184-м месте сразу за Северным Йоркширом.
Чтобы вы поняли почему, я расскажу, в каком ресторане обедал в Гаване. Он назывался «1830 год» и был расположен в элегантном строении прямо на берегу океана. Как только вы входите, раритетного вида швейцар, в целости и сохранности дошедший до наших дней с 1955 года, щелкает пальцами, подавая знак, чтобы невидимый гарсон перед входом запарковал вашу машину.
Еще один щелчок — и еще один гарсон с густо накрахмаленным полотенцем на левой руке ведет вас в обеденный зал, из окна которого открывается изумительный вид на Мексиканский залив.
На столе белоснежная скатерть, на скатерти — старинный хрусталь, темный от свинца. Году в пятьдесят пятом это заведение наверняка было одним из самых известных в стране, и в его коридорах вы запросто могли столкнуться с Эрнестом Хемингуэем и Фрэнком Синатрой.