Кстати, с высоты нашей техники изобретения прошлого часто даже не воспринимаются как изобретения. Между тем обувь была когда-то бесспорным блестящим достижением не просто мысли, но мысли технической. Защитить подошву ноги дощечкой, куском кожи или коры — до этого надо было додуматься. И лучшую форму такой защиты тоже найти было нелегко. Изобретение каблука, например, отнюдь не стало общепризнанным новшеством — американские индейцы, как известно, носили мокасины без каблуков. Но зато им пришлось выработать особую походку, которой очень дивились в прошлом веке Майн Рид и Купер. Индейцы-охотники при ходьбе опирались в значительной степени на носок и ставили ноги на землю носками внутрь, а не врозь, как европейцы.
Изобретение обуви, как и многие более поздние достижения творческой мысли, не все встретили с радостью. Много, наверное, было тогда разговоров об изнеженной молодежи, о погоне за модой и удобствами и прочего, хорошо знакомого по сегодняшним образцам. Пустые домыслы? Да нет. Всего полтораста лет назад активную кампанию против сандалий провел в Южной Африке грозный зулусский вождь Чака. Он пришел к выводу, что босиком его воины будут бегать в атаку быстрее, чем обутыми. Ну а как быть с острыми камнями и шипами растений? Кожу стопы надо закалить! Чака заставлял своих воинов босыми ногами затаптывать целые кучи колючек. Надо отдать ему должное в одном отношении — Чака подавал им личный пример. И победил сандалии. Но те его пережили и взяли реванш, демонстрируя неизбежность прогресса.
Бушмены изобрели не просто сандалии, а специально беговую обувь, учитывающую особенности движений стопы при быстром беге.
И сегодня, впрочем, изобретатели не оставили своей заботы о пешем человеке. Запатентована, например, обувь, внутрь подошвы которой под давлением закачивают жидкость. В результате подошва меняет форму в зависимости от давления стопы на нее, и это, как утверждают, приятно и удобно. Но самое фантастическое изобретение в этой области — саморемонтирующиеся ботинки. Выдумал их лет двадцать назад писатель Виктор Сапарин и вставил в научно-фантастический рассказ.
Это веселое изобретение уже осуществлено, только предложили материал для вечных ботинок не микробиологи, как думал писатель, а химики. Ими создан кожзаменитель, способный присоединять к своему веществу молекулы из атмосферы и тем самым расти.
…Собаку человек приручил больше десяти тысяч лет назад. Но собачья упряжка появилась куда позже. Не так-то легко было додуматься до превращения доброго товарища по охоте в ездовую скотину. Правда, при раскопках найдены сани времен мезолита, более чем стовековой давности, такие большие, что некоторые археологи допустили возможность перетаскивания их собачьей упряжкой. А были ученые, считавшие, что некоторые из древних саней слишком велики даже для собачьей упряжки, и на этом основании отодвигали в седую древность одомашнивание оленя. Но мы знаем, увы, что первым рабочим скотом для человека часто бывал другой человек… А лошадь человек приручил только шесть или семь тысяч лет назад. Тогда, вероятно, и перестал человек быть единственной в мире тягловой силой. Но не всюду. В Америке не нашлось ни лошади, ни животного, способного ее заменить. В Перу, правда, приручили ламу, но использовалась она как вьючное животное, и груз, который лама могла везти, был слишком невелик, чтобы человек позволил себе отказаться от обязанностей носильщика.
По великолепным дорогам из каменных плит, сооруженным инками, не ездили, а ходили или бежали. Ходили люди с грузом, бежали гонцы.
Испанцы разрушили державу инков. Но, между прочим, был момент, когда инки могли бы, пожалуй, предотвратить гибель империи если не навсегда, то надолго. Когда отчаянные испанские искатели приключений появились в Перу, инки сразу установили за ними наблюдение. И вскоре, рассказывают, чиновник, который вел его, направил в столицу весьма деловое донесение. Он предлагал уничтожить испанцев во время ночлега, непременно сохранив, однако, жизнь «специалистам» — прежде всего кузнецу и конюху. Лошадей тоже следовало захватить живьем.
Надо отдать должное инкской администрации: на нее «двутелое чудовище» (всадник) страху не нагнало. Практичный перуанский чиновник потому и настаивал на захвате конюха, что тот должен был научить инков обращению с лошадьми. Будь это предложение принято, имя Писарро не попало бы в школьные учебники истории, а следующий отряд конкистадоров, явившийся лет через десять, столкнулся бы, пожалуй, с инкской конницей… И тогда, весьма вероятно, хотя бы одна древняя цивилизация Америки уцелела. (Вспомним, что на юге Южной Америки арауканцы сумели оказать долгое и серьезное сопротивление белым, потому что многому успели у них научиться.)
Но инки-правители весьма строго следовали установившимся в империи для подобных случаев правилам. Чужеземцев полагалось принести в жертву богам в столице. Чтобы захватить их в пути, придется потратить слишком много сил. А испанцы ведь все равно сами идут к столице, к храмовому жертвеннику. Новые враги казались перуанским властям по своей малочисленности неопасными, хоть и вредными. Инки слишком поздно поняли, что с такими случаями они до сих пор не сталкивались. Мы знаем, кто, в конце концов, оказался жертвой…
(Нельзя, впрочем, здесь чересчур увлечься возможным и забыть, что технические и иные преимущества европейских конкистадоров над аборигенами Америки были следствием того, что Европа к тому времени много дальше прошла по пути социального развития, и раннеклассовые государства Центральной и Южной Америки погибли в борьбе с представителями европейского развитого феодального общества.
Важную роль в ослаблении инкского государства сыграли и классовая борьба внутри его, и ожесточенные распри между разными группировками господствующего слоя общества.)
Преимущества четырех лошадиных ног над своими двумя были очевидны. Поэтому с такой стремительностью лошадь распространилась по Европе, Азии и Африке четыре, или пять, или шесть тысяч лет назад. Поэтому у Майн Рида вы прочтете об индейских., племенах, которых так и называют конными, поскольку индейцы эти не расстаются со своими прирученными мустангами. А ведь ко времени Майн Рида индейцы Северной Америки были знакомы с лошадьми меньше двух веков.
А для Европы и Азии лошадь была главным, после собственных ног, транспортом в течение стольких тысячелетий…
А потом поезда, а потом самолеты, а потом… Но по какому-то странному закону пешком люди прошли и заняли больше земель, чем верхом, а всадники открыли в этом мире куда больше, чем пилоты.
Даже победа над обоими полюсами Земли стала триумфом двух древнейших транспортных средств: человеческих ног и собачьей упряжки. Пири (или Кук) на севере, Амундсен на юге выиграли соревнование с природой и достигли макушек планеты с помощью этих самых «консервативных» методов передвижения.
И почти то же самое на море. Цейлон и Филиппины были заселены во времена лодок, выдолбленных из дерева. А самым фантастическим морским путешествием древности был уже упоминавшийся переход малайцев от Индонезии к Мадагаскару. Он произошел, по мнению одних ученых, на рубеже нашей эры и задолго до нее — по мнению других. (Впрочем, возможно, что этот переход был повторен малайцами дважды, с разрывом в несколько веков.) Даже если верна более поздняя дата, это, вероятно, наряду с заселением Полинезии первое сознательное и организованное пересечение океана — целого океана!
В каждой школе стоит глобус. Самый обыкновенный. На нем показаны разной краской горы, равнины, моря— все, что полагается. Картографы не нанесли на этот шар даже границ между государствами. Глобус-то физический. Но прочные линии — красные, белые, сплошные, пунктирные — показывают пути Колумба и Магеллана, Крузенштерна и Лисянского… Вода не хранит следов, но для этих она сделала раз и навсегда исключение.
Есть открытия, которые нельзя стереть из памяти человечества. Раз пройденный путь становится объективно существующим.
Завоевание моря было большой победой в великой борьбе за овладение сушей. Только-только, кажется, море было страшнее любого врага, разделяло народы лучше самых высоких стен — и вот оно уже друг и союзник, сплошная дорога, самый верный из путей. Появление кораблей, приспособленных к дальним путешествиям хотя бы вдоль берегов, резко изменило жизнь побережий.