Римские монеты на Камчатке, древнегреческий орнамент в Древней Японии, типично ассирийские львиные маски в китайском театре, изображения Александра Македонского на стенах древнерусских храмов — деталей такого рода множество, вместе мозаика их образует убедительную картину прочно сколоченного мира. Но есть еще более поразительные явления, бросающие на эту картину новый свет, в котором отдельные элементы мозаики кажутся еще точнее прилаженными друг к другу.
Практически одновременно, примерно две с половиной тысячи лет назад, в Древней Греции, Индии и Древнем Китае возникают философские течения, до сих пор остающиеся предметом пристального внимания не только историков, но и современных философов.
При всех различиях, вызванных особенностями государств и народов, некоторые философские школы трех стран одинаково стремятся рассматривать мир как целостное единство, а не хаотическое нагромождение случайных, не связанных между собой явлений, видят в строении мира закономерности, сходными путями ищут естественные первоосновы бытия.
Мысль человечества пульсировала в такт на разных концах Ойкумены.
Корни нашего единства уходят и гораздо глубже. Восток и Запад, как два полюса одного магнита, друг без друга существовать не могли.
Вспомните о людях, тысячи и десятки тысяч лет назад снова и снова связывавших в неостановимом движении Африку и Европу, Азию и Америку, Океанию и Австралию. Вспомните о путешествиях замыслов, открытий, обычаев, образов искусства по просторам мира, от Скандинавского полуострова до берегов Австралийского материка, от Египта в Восточную Сибирь. Вот что пишет советский историк Л. С. Васильев в книге «Культы, религии, традиции в Китае»:
«Сравнительное изучение погребальных обрядов всех древнейших земледельческих народов Евразии показало, что в их основе лежала сходная система представлений, которая свидетельствует о культурном и, возможно, генетическом (то есть по происхождению) единстве всей древней Ойкумены».
Пещера Шаньдиндум близ Пекина. Двадцать пять тысяч лет назад здесь уже жили люди. Жили и хоронили своих мертвых. А перед тем как похоронить, покрывали трупы красной краской, да еще и украшали специально обработанными камнями и раковинами. Обычай, кажущийся сегодня нелепым. На самом деле ему придавали глубочайший магический, я рискну даже сказать, философский смысл. Цвет крови был священным потому, что он связывался с идеей воскрешения, возрождения умершего. Потому и тела мальчиков, найденные в нашей стране у реки Сунгирь под Владимиром, были густо засыпаны охрой — красной минеральной краской. Такие же погребения находили и в других частях Евразии.
Ученые говорят о культурном единстве людей, заселявших материк в конце древнего каменного века.
Китайские мудрецы могли считать свою страну сначала островом в варварском море (точь-в-точь как гордые римляне), а потом владыкой всего мира, опять-таки варварского. Они могли утверждать, что китайцы — зрячие, греки (позже франки) — кривые на один глаз, а все остальные народы Земли слепы.
Но это не могло в конечном счете отрезать Китай от всех «кривых» и «слепых». Особенно в ту давнюю пору, когда до этакой влюбленности в собственную философию было еще далеко.
Историки отмечают, что, вероятно, не случайно названия основных религиозно-философских категорий в Китае — «тянь» и «дао» — перекликаются с санскритскими (санскрит — книжный язык Древней Индии) словами «тео» — бог и «дью» — небо.
Древнее шумеро-аккадское учение о существовании в мире активного и пассивного начала, рам и рем, возможно, стало основой глубочайшей, разработанной в Китае философской концепции о противоположных силах в природе — «ян» и «инь».
Китай, возможно, принял частично то деление времени, которое было создано в Древней Месопотамии: год делится не только на месяцы, но и на декады.
На Западе и на Востоке одинаково насчитывали двенадцать знаков зодиака.
Наконец, совпадают иные вавилонские и китайские астрологические правила прогнозирования будущего: в долине Тигра и долине Хуанхэ одни и те же небесные происшествия предсказывали смерть государя, одни и те же — воинскую победу. Все это доказательства очень древних контактов культур, еще на заре цивилизации связанных между собой вопреки расстояниям.
Индия послала в Китай на рубеже нашей эры буддизм, который сначала боролся за власть над страной с другими религиями, а затем, по существу, слился с ними.
История буддизма в Китае ярко показывает, что заимствование чужого редко бывает именно простым заимствованием, что, как правило, происходит переосмысление и переработка чужого на фоне своего, с учетом особенностей страны-хозяина.
В Индии для буддийского монаха даже мысль об участии в военных действиях была невозможна. В Китае буддийские монахи порою служили в армии, нарушая заповедь «не убий», в буддизме самую святую.
Объясняют это так. В буддизме есть еще заповедь, требующая сохранять и спасать все живое. Эта заповедь и была противопоставлена первой. Во имя защиты ближних, подвергающихся опасности, буддист получил право браться за оружие. Такое столкновение заповедей удивительно напоминает борьбу первого и второго законов робототехники в рассказах Айзека Азимова. (Первый закон требует от робота охраны во всех случаях прежде всего жизни и здоровья людей; второй настаивает на выполнении приказов людей при условии, что эти приказы не противоречат первому закону.) Такое сходство и естественно, потому что Азимов пишет на самом деле о людях, а не о роботах. Буддийские термины на китайский язык не переводили, а передавали с помощью близких по значению и смыслу китайских понятий. Но эта близость бывала порой весьма относительной.
Скажем, в индийской философии природа состоит из четырех элементов: земли, огня, воды и ветра.
А «переводили» этот состав природы согласно китайской традиции, называя пять первоэлементов: первые три элемента совпадают, а место ветра у китайцев занимают металл и дерево. Фраза из буддийского текста: «Муж поддерживает жену» превращалась в традиционную китайскую формулу: «Муж контролирует жену». Вместо «Жена заботится об удобствах для мужа» появилась: «Жена почитает мужа».
Приход буддизма в Китай и превращения буддийских принципов на новой почве снова иллюстрируют две мысли этой книги:
1) для развития культуры в каждой стране важно не только внутреннее развитие (самое главное в конечном счете), но и контакты с другими культурами, освоение достижений ближних и дальних стран;
2) в обмене культурными ценностями, в эстафете культур, одна страна передает другой не мертвую палочку, а живое деревце, которое на новой земле приносит не только старые, но и новые плоды.
Почти все примеры, касающиеся прочных связей между дальними окраинами мира, относятся все-таки к трем материкам Старого Света. Но и Австралия, например, этот самый как будто изолированный из всех заселенных континентов, была все же частью нашего общего владения на Земле.
Для техники каменного века в определенный период было характерно использование так называемых микролитов — маленьких, хорошо обработанных камней. Микролиты соединяли в лезвия для ножей, серпов и т. п. Уже давно было замечено, что сходство микролитических культур Индии и Африки так велико, как будто они имеют общее происхождение. Сейчас говорят скорее о влиянии одной географической группы этих культур на другую. Австралийская микролитическая техника многими деталями напоминает индийскую и, возможно, развивалась не без ее влияния. Советский исследователь В. Р. Кабо в книге «Происхождение и ранняя история аборигенов Австралии» говорит и о точно установленных, и о предполагаемых связях Австралии с Индонезией и Цейлоном, Индокитаем и Индией. Вот цитата из этой книги:
«Отмеченные нами аналогии в характере культур обширного культурно-исторического мира, включающего Индию, страны Юго-Восточной Азии и Австралию, объясняются в значительной мере общностью или близостью уровня общественно-экономического и культурного развития и однородностью процессов, происходивших в географической среде. Но многочисленные случаи специфического сходства в формах и типах орудий труда не могут объясняться только этим — они свидетельствуют также и о наличии культурных связей… в эпоху мезолита и неолита… Однако в отличие от предшествующего исторического периода передвижения населения из сопредельных стран в Австралию уже не играли никакой роли в распространении культур. Речь идет теперь лишь о взаимовлияниях и заимствовании аборигенами Австралии некоторых культурных достижений их соседей, а через них — и более отдаленных культурных миров».