— На что? — поинтересовался Серега.
— Че значит «на что»? На все, епта! Тогда только так было. Все сняли — одежду, кроссовки, сумку, но самое главное, новую куртку «Reebok». Одни носки и трусы оставили, говнюки. Дед вместо того, чтобы обновками восхищаться, меня целую ночь в бане кипятком шпарил.
— Обычная ситуация, ничего такого здесь не вижу.
— Это понятно. Но куртку было жалко, и маманьке моей о пропаже рассказывать не хотелось. Я вернулся к нам в Магнитку с утра пораньше и стал шариться по соседним районам. Высматривал такую же куртку, как у меня, на ком-нибудь другом. И что думаешь? Нашел! Пацан шел обычный, а и на его куртке белым по черному написано «Reebok». Я только увидел — тут же гопнул его. Надел куртку и вернулся домой. Радости было сколько! Маманька подмены не заметила, и жили мы счастливо.
— Это обычная история. Да, малой? — повернулся ко мне Серега, протягивая еще одну конфету.
— Думаю, для ваших краев весьма обиходная, — улыбнулся я.
— Даааа, обиходная — протянул Стас в ответ. — Ты когда-нибудь зачищал районы?
— Мусор, что ли, убирал? — переспросил я.
— Вроде того. Генетический.
— Ох, были времена! — подхватил с толикой ностальгии Серега. — В конце восьмидесятых в союз массово пришли наркотики. Сначала слабые, а в середине девяностых все героин стали пускать по вене. У нас в городе это было такое же обычное дело, как зубы с утра почистить. И мы пацанов от такой хрени массово избавляли. Все эти отбросы общества ныкались на заброшках или последних этажах новостроек, где торчали от кайфа. Мы с ребятами туда каждую пятницу закидывались как на марш-бросок. Во мы им лица чистили. Потом все подъезды в крови были. Половина наших на последний этаж на лифте поднимались и двери держали. Эти наркоманы сразу по лестнице вниз сбегали. А с первого этажа вторая половина наших по ступенькам вверх шла. Посередине дома, этаже на шестом, мы их настигали. Скотины, как сейчас помню их затуманенные глаза. Мы их разбивали вдребезги, аж зубы по подъезду летели. Но самое главное было забинтовать все руки перед дракой и маски надеть, чтобы от этих гадов дрянью не заразиться. Мы заканчивали, всю одежду сразу в помойку кидали и бегом в венерологичку проверяться. У ментов своих хлопот хватало, поэтому с ними только такое работало. Под конец лета по фонарям под глазами сразу было видно, кто наркотики херачил, а кто нет. Мы так город за два года отучили и на брусья подсадили. И что сейчас? Те нарики либо сдохли, либо здоровые семьи воспитали. По-другому у нас нельзя было.
— Все правильно делали, Серег. Я помню, как эти мудаки шприцы вставляли в поручни перил, чтоб народ заражать СПИДом. Это самые жестокие низы общества, ниже только черти.
— А мне всегда казалось, что самые жестокие существа — это подростки, — я решил вклиниться в разговор своим «веским» словом.
— О, этого у нас тоже навалом было, — резонно заявил Стас. — Когда я в седьмом классе учился, к нам в школу новенькая пришла. Очень красивая девочка была, с длинными волосами, и первую четверть училась хорошо. Она понравилась самому крутому мальчику в классе. Все девочки хотели ему нравиться, но он гулял с ней. И собрались как-то шесть девчонок из нашей параллели на стадионе и ее на разборки позвали. Так они что-то не поладили, что бутылку разбили и стали бить эту девочку розочкой. А юношеская шалость — она ж такая, главное во вкус войти. Кололи они ее долго и во все дыры, прямо стеклом. Забили до смерти, сбросили ее под нижнюю лавку стадиона и домой вернулись. Ее нашли только спустя сутки, когда одна девочка раскололась.
— Вот мрази, братан.
— Да. Мало того что родители рыдали месяц, так про эту историю во всех газетах рассказали. Представляешь, какой им стыд перенести пришлось. Потом семьи девочек, которые забили одноклассницу, приходили к ее родителям и говорили: «Не пишите про нас ничего. Забудьте. Вашу дочь уже не вернуть, а нашим жить еще». Подростковая жестокость не знает границ.
Я слушал их истории и вжимался в пол. В отрочестве каждое лето я на месяц уезжал в детские лагеря, творческие и спортивные. И во всех отрядах всегда находился один или два изгоя, отдых которых превращался в пытку. Каждый считал за должное поиздеваться над ними, иногда и вожатые. У них часто крали вещи, били, отнимали еду, но больше всего было сексуальных издевательств. Иногда мне казалось, что эти люди выбирались случайно. Однажды мне выпало быть таким, и я, стиснув зубы, терпел и показывал, что парень не промах. Спустя время подростки поняли, что выбрали не лучший вариант, и переметнулись на другого пацана, которого в тот же день избили после ужина. Тогда мне казалось, что любому детскому обществу нужен человек для издевательств, чтобы сплотиться.