Горько, должно быть, уезжать после того, как цветочные узы оплели ваше сердце. Муха и та выбиралась бы из варенья с меньшей неохотой. Представляю, как пение затихает вдали, а потом корабль проходит мимо ночного Гонолулу с его светящимися часами, красным плюмажем и алмазами.
Мать Полетт оставила в моей каюте ожерелье из малиновых гвоздик — повесила на клетку Микробуса. Микробус с утра пьян. Спотыкается на своих ходулях. Усики посажены вкривь и вкось. Еще одна жертва Гонолулу.
А ведь я забыл главное: Гонолулу — остров самоубийц. У молодых там слишком сладкая жизнь. Они убивают друг друга ни за что ни про что. Климатический морфий лишает их сил сопротивляться. Статистика фиксирует невероятное количество насильственных смертей. Самоубийств и убийств. Преступление — почти всегда необдуманное действие, бесконтрольная реакция. Ароматы возбуждают спящих, которые пробуждаются от малейшей встряски. Осы истребляют друг друга в горшке с медом, а одни липкие мухи приканчивают других.
Гелиогабал душил своих гостей под грузом цветов. Гонолулу зовет нас на праздник в том же духе.
Последний день на «Кулидже». Сверчок поет так, что сердце разрывается. Встречных особ не узнать в дорожных костюмах. У Чарли Чаплина такое же выражение, что и у меня: жалобное, как у ребенка, который вот-вот заплачет. Конец столь нежного единения душ. Чаплин возвращается в Лос-Анджелес, я — в Париж. Но теперь каждый знает, что другой существует, знает, о чем он думает, и Чарли говорит: «Это хорошо».
Паспарту. Фотографы. Таможня. Отель «Святой Франциск».
Поскольку летать нам не запрещено, лишь бы все было честно и мы не наверстывали упущенное время, а рейс из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк не повлиял на другие даты, мы решаем лететь завтра. Это новый опыт и один лишний день в Нью-Йорке.
САН-ФРАНЦИСКО, НОЧЬ
Сан-Франциско ночью — самый красивый город в мире. Молодой американец везет нас на своем «форде». Меня больше не удивляет, что американские машины умудряются карабкаться по нашим компактным французским берегам. Сан-Франциско — это аттракцион «русские горки». Широкие, могучие, крутые улицы. Минуем вершину, и они резко идут под откос, как желоба, по которым съезжают в воду. Сердце замирает, бьется, ликует. Лифт в отеле разделил нас надвое — мягко, как металлическая нить разрезает голову масла. Головокружительность улиц, которые взметаются вверх и проваливаются вниз, парад китайских и итальянских кварталов, дансинги, склады, где свалены весла из светлой секвойи, пустыри, крепости и соборы, построенные на пирамидальных опорах, фасады, исчерченные зигзагами пожарных лестниц, карточные замки, как в сказке, и после всего этого — Телеграфный холм с площадкой, окруженной перилами, под названием Койт. Coit memorial Tower. Не смейтесь. Ничего смешного. Название — случайное совпадение. Барышни Сан-Франциско постоянно совершают наверх паломничества. В центре площадки на фоне неба горделиво вырисовывается башня. Небо — космическое, медное, огненное, где за быстрыми облаками появляются и исчезают планеты. Огни — розовые, красные, абсентовые, наверху эскадра легких облаков, внизу тяжелые тучи, проваливающиеся между строениями, образуя синеватое море тумана, из которого выплывают освещенные дрейфующие суда и тонущие здания. Панорама вращается, изменяется. Был перегруженный, запутанный, скученный, зубчатый, феодальный пейзаж, а теперь широкий ночной залив, по краю которого с изысканной отважностью паутины рассекает пустоту подвесной мост Золотые ворота.
Между Беркли и доками — Алькатрас, федеральная тюрьма, остров Святой Елены для Аль Капоне.
Почти холодно. Машины возникают из черной бездны, описывают полукруг и останавливаются. Лучи их фар выхватывают из тени возвышающийся маяк без луча. Женщины выходят, облокачиваются о парапет и мечтают. Возможно, они взывают к божественному Пану. «Панический», весенний антураж щемит сердце и душу. Благоговейная атмосфера избавляет «Койт мемориал тауэр» от всякой фривольности. Самая дурная душа, думаю, оказалась бы восприимчива к таинственным силам, поднимающимся на эту священную гору.
По заливу идет паром. Это казино, оно скользит справа налево, оставляя за собой длинную светящуюся черту.