правому борту, через который будут протаскиваться туши китов без сила, а иногда и целые киты, выходим на носовую разделенную площадку. Эта площадка занимает пространство от надстроек до носовых лебедок. Длина ее 19 метров при 15 метрах ширины. В ней 10 отверстий, в которые будут сбрасываться куски мяса и костей в котлы для выварки жира. На носовой площадке установлены две паровые пилы для распиливания костей и ряд лебедок для протаскивания, переворачивания туши и вообще разделки китов. Пять мачт со стрелами будут помогать при этих операциях.Входим в помещение комсостава. Узкий коридор отделяет каюты от машинного отделения. Каюты небольшие, в каждой один иллюминатор и дверь с жалюзи. В каждой каюте койка, диван, морской стол-секретер, шкаф, умывальник, полка для книг и один стул или кресло. Проходим в кают-компанию. Она сравнительно небольшая. «Обедать и ужинать придется в две очереди», — объясняет второй помощник капитана В. Шмидт, сопровождавший нас при обходе помещений.Спускаемся вниз, в помещение команды. С каждой стороны по бортам расположены четырехместные каюты. Они пока пусты, так как команда еще не укомплектована. В каждой каюте по бокам двухярусные пружинные койки, посередине стол, с обеих сторон входа шкафы, но в некоторых пока ничего не установлено, хотя они покрашены белой масляной краской и полы обиты линолеумом. Всюду идет спешная работа, носятся прорабы, ругая снабженцев, пробуя пожаловаться и нам, но затем, махнув рукой, убегают. Впрочем, где же это видано, чтобы прорабы не жаловались, и кто и когда был доволен снабженцами?В коридоре на второй палубе устанавливают конвейер углеперегружателя. Труд кочегаров будет значительно облегчен и приемка угля также ускорится. «Алеут» потребляет более 50 тонн угля в сутки, плавание предстоит далекое, а поэтому углем загружаются все свободные места. А свободные места у нас — это резервуары, в которые будут сливать жир, полученный от выварки ворвани китов. Это так называемые «танки». Емкость их 3 500 тонн жира, значит около пяти тысяч тонн угля поместится в них, да в бункер до 1 500 тонн. Этот запас обеспечит 130 дней плавания. В междудонное пространство, в питьевые и запасные цистерны будет взято 1 800 тонн воды, которой хватит приблизительно на это же время.Монтаж фабрики, которая будет перерабатывать китовый жир, еще не закончен — кончать придется во время долгого перехода к месту промысла, пока же установлены только огромные котлы для выварки жира и к ним подводятся трубопроводы от главной машины. У котлов видна легкая фигурка нашего электросварщика, мастера на все руки Марка Редкина. Кажется, нет такой щели на корабле, в которую бы не проник он со своим агрегатом. По молодости лет ему отчества еще не полагается, хотя частенько слышу, как после какого-либо электросварочного трюка кое-кто уважительно называет Марочку «Степанычем». Тут же работает изолировщик Саша Ташкенов, потомственный ленинградский мастер, также ухитряющийся проникать со своими «замазками» (так у нас называют изоляционные материалы) в немыслимые узкости. Марк Редкин увлекается художественной фотографией, Саша Ташкенов... непревзойденный брадобрей! Впрочем, у нас много интересных людей.Идем в машину. Там распоряжается второй механик Гужиев, человек, прекрасно знающий машину и сроднившийся с ней за свою долгую работу машинистом и механиком. Машинная команда уважает и побаивается второго механика. «Второй» — хозяин машины и хозяин требовательный и хороший. Машина в порядке, — эта вопрос чести Гужиева. Видно, недаром он награжден золотыми часами за высокие показатели в работе. Часами он очень гордится и часто без видимой нужды сверяет их с нашими хронометрами, для чего не ленится подыматься на мостик.Рядом с Гужиевым высокая молчаливая фигура Оскара Гинтера — машиниста первого класса, в прошлом дальневосточного красного партизана. Хорошо знает дальневосточные приморские сопки Оскар Гинтер, он излазил их, проводя партизанские отряды по охотничьим тропам, но также хорошо знает он, потомственный пролетарий, замечательный токарь и машинист, свою машину. Горит работа у него в руках, и даже Гужиев, которому угодить трудно, проглатывает свои «приветствия», обращаясь к нему. Оскар ко мне благоволит — по одним сопкам ходили мы в партизанские годы и глаза его теряют обычную суровость при разговоре со мной, особенно о наших краях, о Приморье, — «краше которого для охотника нет ничего», как говорит Гинтер, страстный охотник за всяким зверем и птицей. Я хотя и не охотник, но мои скитания по Дальнему Востоку позволяют удачно выходить из охотничьих разговоров.Подымаемся на палубу. У груды ящиков идут разговоры на русско-английско-испанско-финском языке. Перерыв — слышны смех и шутки. Присоединяемся к беседующим. Оказывается, машинист Фастенко, наш корабельный затейник и забияка, вступил в спор с матросом Любавиным. У обоих интересная биография, оба участники гражданской войны, «морские кавалеристы», как подшучивают над ними, так как оба моряка действительно служили в красной кавалерии, хотя чуть ли не с детства оба моряки. Фастенко — «зубаст», у него чисто украинский юмор, но и Володе Любавину «на мозоль не наступай» — отбреет, и как! «Импровизировать» оба мастера и могут говорить буквально стихами. У обоих в запасе много всяких «морских» и «охотничьих» историй и, к нашему удивлению, многие из них оказывались чистой правдой.В часы досуга около Фастенко и Любавина всегда собираются послушать «еще что-нибудь из бывалого». Сейчас здесь сидят испанец-эмигрант Рори и американец Пире. Говорят о преимуществах морокой и сухопутной жизни, сильно спорят, но вдруг выясняется, что и спорить-то не о чем; оба доказывают, что нет краше дней, проведенных на море, в дальнем плавании, когда синь моря сливается с синью неба, и что настоящий человек всегда понимает и любит море. Кто-то замечает, что настоящих моряков теперь не осталось, моря обезлюдели с появлением пароходов, которые не плавают, а пересекают моря и океаны в самые сжатые сроки и самыми короткими путями. Ему горячо доказывают, что это так действительно и есть, но китобои попрежнему плавают и плавают много месяцев, следуя за стадами китов, что они попрежнему проводят в океане значительную часть своей жизни и ходят в такие места и такое время, где и когда обычные пассажирские и грузовые суда никогда не появляются. Из такого разговора выходит, что одни лишь китобои могут носить звание мореплавателей.Мы переглядываемся. Сколько верных мыслей высказано в этих замечаниях наших товарищей. Действительно, раньше плавали, а теперь лишь пересекают моря; раньше почти во всех уголках Мирового океана появлялись парусники и оживляли беспредельную водяную пустыню, сейчас путь пароходов точно известен, и значительнейшая часть океана никогда не посещается ни одним судном. А прорытие Суэцкого и Панамского каналов еще больше сократило океанские пути. И у моряков исчезает, постепенно, но исчезает тот профессиональный облик, свойственный морякам дальних плаваний и обусловленный долгим пребыванием их вдали от берегов, в океане.Конечно, все это в значительной мере так, но разве самоотверженность, бескорыстие, настойчивость и героизм это — специфические свойства только моряков парусного флота, больших океанских плаваний? Разве наша советская жизнь каждый день не показывает более яркие примеры товарищества, героизма и самопожертвования, настойчивости и бескорыстия ради осуществления заветной цели нашего народа — свободной, счастливой и красивой жизни?Но вот кто-то уже горячо говорит о романтике наших дней и о предстоящей романтике нашего плавания. Приводятся примеры незаметного, но большого героизма наших привычных будней.Перерыв кончается, и мы расходимся. Корабль снова наполняется гулом и лязгом. Искрят электросварочные аппараты, работают котельщики и на главной палубе, и на верхней. Идет опробование шлюпбалок, и спасательные вельботы то подымаются вверх, то шлепаются на воду. Работают паровые лебедки, а электрические еще только монтируются. Много еще дел. С одного берега канала на другой беспрерывно снуют шлюпки и катера, подвозящие всякое снабжение.Дни идут в напряженной работе. 19 июля переходим на угольную пристань, 21-го кончаем бункеровку и идем за оставшимся грузом к холодильнику.Последние дни в Ленинграде заполнены хлопотами. Нужно все предусмотреть, взять с собой все необходимое и про запас, чтобы не покупать за границей. На корабле творится что-то особенное. Наш капитан, Леонтий Иванович Бургхардт, человек экономный и запасливый, навалил сто тонн угля на палубу, забил мешками с углем все отсеки. Мешки с цементом, солью, ящики с консервами, деревянные и железные бочки со всякими запасами, бухты1 канатов и тросов, котлы, железные трубы, железные листы, венки из гаек — беспрерывно поглощаются трюмами, но гора на берегу не уменьшается, а грузовики доставляют все новые тонны всякого груза.