Это меня окончательно убедило в том, что 180-й меридиан придумал какой-то шутник, чтобы заморочить людям головы. Если же вы со мной не согласны, прошу ответить на следующие вопросы:
1. 13 мая повторилось у нас два раза. Как быть с тропическим вином – выдавать одну или две порции?
2. Как за этот день начислять зарплату?
3. Если судно застрянет в этой точке или начнет дрейфовать в районе 180-го меридиана – по какому календарю жить и какие лекарства пить, чтобы не произошел «сдвиг по фазе»?
Ответы на вопросы прошу адресовать в Институт географии Академии наук. Пусть разбираются в этой путанице, они за это зарплату получают.
В день запуска
Представьте себе, что вы неделю, десять дней подряд выходите из дому и не встречаете ни одного прохожего, не слышите скрежета тормозов автомашин и вообще «шума городского». Быть может, в первый день ваши уши и глаза будут отдыхать, на второй день вам будет чего-то не хватать, а на третий вы начнете, нервничать: «Что за чертовщина?» А каково нам? Мы идем по экватору в самой пустынной части Мирового океана, и шансов увидеть себе подобных у нас не больше, чем у бродяги-охотника в глухой тайге. И до самой Панамы, наверное, никого не увидим: рыбакам на неизведанных экваториальных глубинах делать нечего, а пассажирские и другие суда выбирают другие маршруты. И чуть ли не целый месяц мы будем идти в гордом одиночестве — на радость штурманам, которым от встречных судов одно беспокойство. Штурманам хорошо, а наши глаза тоскуют, им не за что зацепиться – кругом зеркальная, залитая солнцем гладь. Даже дельфины, эти скоморохи морей, за все время лишь дважды устраивали для нас цирковое представление, да еще одинокие, отбившиеся от коллектива летучие рыбы. До Панамы идти многие тысячи миль, а на пути никаких островов, кроме острова Рождества и двух-трех атоллов, которые, как и следовало ожидать, мы проскочили в кромешной тьме.
Скука!
– Потерпите, – утешали ветераны, – выйдем в Карибское море, там кораблей и островов будет навалом, как собак нерезаных!
И мы мечтаем о Карибском море, хотя, как известно, именно там злодействуют вест-индские ураганы. Наше погруженное в дремоту море – это замечательно: с точки зрения безопасности плавания. И для здоровья оно очень полезно, укрепляет нервную систему. Но оно поразительно однообразно! Море волнует только тогда, когда оно волнуется. Вот только что оно недвижно лежало у ваших ног, как сытый, обленившийся кот, и вдруг задувает ветер, и зеркальная гладь исчезает, будто ее и не было; ветер крепчает, и море оживает на глазах; сначала оно красиво изгибается, как восточная танцовщица, но с каждой минутой красота эта становится все более грозной: это уже танец с саблями, яростный бой! Волны нарастают, злятся, бесятся до пены, устремляются на корабль и в бешенстве колотят его по стальным бокам. И это море уже волнует… Ладно, уж чем другим, а волнениями жизнь и так обеспечивает нас с избытком. Да будет штиль!
Мы уже второй месяц в плавании. И нам есть отчего задрать носы: никогда еще по экватору не шла эскадра кораблей науки и мы собираем в закрома уникальную научную продукцию.
Генрих Булдовский и Петя Пушистов то и дело атакуют начальника экспедиции.
– Нам нужны четыре радиозонда в сутки! – взывают они. – А мы выпускаем только два.
– Из кувшина можно вылить только то, что в нем есть, – философски замечает Ткаченко. – Где я их вам возьму?
– Ах, если бы мы имели ежедневно четыре зонда! – стонут Генрих и Петя. – И вместо одной ракеты в неделю хотя бы две. Или, еще лучше, три.
– Гм… две-три ракеты… – Ткаченко делает вид, что задумывается. – Это вполне реально. Даже, пожалуй, четыре ракеты.
– В неделю?! – кричат Генрих и Петя.
– В месяц, конечно, – хладнокровно отвечает Ткаченко.
Я увожу расстроенного Петю на корму, и мы усаживаемся в соломенные кресла. Когда работа у него идет, он рассыпает вокруг себя улыбки и остроты, но сегодня Петя, судя по его виду, разгадал не все тайны мироздания.
– Ничего гениального за день? – сочувственно спрашиваю я.
– Гениального? – рычит Петя, – Моя писанина сегодня не оправдала стоимости бумаги! Я не заработал на обед! Пойду выпрошу у матросов кисть и помалярничаю, чтобы иметь право хотя бы на щи!
Мне становится весело – я вспоминаю про Воробышкина. Вчера он пожаловался капитану, что чахнет, потому что сидячий образ жизни вредно сказывается на его здоровье. «Нас нужно обязательно обеспечить физической нагрузкой!» – доказывал он. Олег Ананьевич со свойственной ему чуткостью приказал боцману выделить гаснущему товарищу швабру, но тщетно судовая трансляция взывала: «Воробышкину выйти на левый борт драить палубу!» – тот словно растворился в воздухе. Капитан предпринял новую попытку сохранить Воробышкину здоровье: предложил ему в порядке разминки перенести в пекарню мешки с мукой. Растроганный Воробышкин сердечно поблагодарил капитана и побежал к своим сотрудникам. Обладая большим даром убеждения, он в два счета доказал им пользу физического труда, и те все утро перетаскивали мешки, проклиная своего невесть куда исчезнувшего шефа.
История с Воробышкиным несколько повышает жизненный тонус Пети, и он начинает мечтать о том, что работа вот-вот пойдет и он сможет поедать завтраки, обеды и ужины с чистой совестью.
– Понимаете, – оживляется он, – главной целью нашего эксперимента является создание математических моделей циркуляции тропической атмосферы. Это не фантастика! В конечном счете мы сделаем скачок в понимании той роли, которую играет тропическая зона в снабжении теплом и влагой атмосферы умеренных широт… Кстати, спохватывается Петя, с подозрением глядя на меня, – вы представляете себе, что такое математическая модель?
Я уверенно киваю, хотя воображение рисует мне довольно смутную картину – что-то вроде хаотической груды кубов и треугольников из художественной продукции абстракционистов.
– Ничего вы не представляете, – констатирует Петя. – Это система уравнений, решение которой позволит изучить поведение атмосферы и получить ее количественные характеристики. Моя конкретная задача: пользуясь данными радиозондирования и метеонаблюдениями нашего и других кораблей, попытаться в такой степени разобраться в природе циркуляции атмосферы тропической зоны, чтобы сделать маленький шажок к построению математической модели, которая, как мне хотелось бы надеяться, не погибнет в архиве. И вот пока, – жалобно заканчивает Петя, – у меня ничего не получается, еле-еле сдвинулся с места!
Петя бичует себя со страшной силой. Это хорошо. Я думаю, что у этого «сибирского медведя», который редко бывает доволен собой, все получится. Его мозг непрерывно порождает идеи; когда Петя, все больше увлекаясь, начинает развивать новорожденную гипотезу, даже непосвященному ясно, что на его глазах происходит интенсивный процесс научного мышления. Александр Васильевич, из которого похвалу выжать труднее, чем воду из камня, одобрительно относится к Петиной научной одержимости. Шарапов и Пушистов уже нашли друг друга, все чаще общаются и собираются писать совместную научную работу на тему, от одного названия которой у нормального человека может начаться мигрень.
Мимо нас, взволнованно переговариваясь, проходят Быков и Зенкович. Во время завтрака они сидели с важными, отрешенными лицами, на что имели полное право, поскольку сегодня вечером очередной запуск метеорологической ракеты. Что же их обеспокоило? До нас доносится обрывок разговора: «Лишь бы до вечера успели исправить…» И тут же по трансляции звучит: «Костину срочно зайти на ЭВМ! Костину срочно…» Видимо, что-то случилось с электронно-вычислительной машиной, и, следовательно, запуск ракеты под угрозой.