— Пусть другие колются, а я погожу.
— Достаточно, Слюсарев. Собрание закрываю. У нас мало времени. В любую минуту нам могут помешать… Нужда заставляет связываться мне с тобой, с…
— Со сволочью?
— Короче, Слюсарев, беритесь за газету. Собирайте буквочки с полу, готовьтесь к набору. Глядишь, и полегчает: все меньше грехов перед народом своим.
— А ты мои грехи не считай! Во-первых, что набирать?
— За «что набирать» — не волнуйтесь. Это моя забота. Вот центральная «Правда» от 4-го октября сего года. Наберете с нее передовицу. И вот это… И это тоже… Что карандашом обведено, то и наберете. Обязательно сообщение Совинформбюро.
— Откуда дровишки? Газетка, говорю, откуда взялась?
— Оттуда, Слюсарев, из Москвы. Из Цека. Вот, читай. Если не разучился. За светлые годы.
— Вы что же… четвертого в Москве были?
— Не имеет значения. Ветром ее принесло, «Правду». Дотошный какой… Летчик мне ее, убитый, подарил… Понятно?! Из его планшетки газета. Все теперь ясно? Набирай передовицу, Слюсарев. И чтобы грамотно. На уровне чтобы…
— Не спешите, гражданин Орлов. Хоть вы и генералом себя величаете, однако набирать газетку — не мое дело. Не умею. Не обучен. Не по моей линии.
Орлов аккуратно разложил «Правду» на верстаке — лицом вверх. Поднял с пола еще один бумажный обрывок. Прилежно сложил его в небольшую тетрадочку и, послюнив карандаш, собрался вновь что-то писать.
— Очередной приказ? — усмешливо скосоротился Слюсарев. — Это вы любите… Разные приказы-указы. Только на сей раз и под дулом ничего не выйдет. Говорю: не по моей части. Печатник я. Мое дело — шлепать. А вот набором не владею. Грамоте разучился. В школу-то еще при царе бегал.
— А кто… наборщик?
— Не могу знать, господин генерал!
— Не паясничай, Слюсарев. Кто может сделать набор? Где наборщики?
— Уехали. Их и было-то два.
— Будем сами набирать. По буковке. Строчку за строчкой. Потом шпагатом обвяжем. И под пресс. Я, конечно, отлучаться вынужден. У меня тут забот полон рот. В городишке вашем притихшем. А тебе, Слюсарев, срок даю для исполнения.
Слюсарев, приподняв свою тяжелую кепку с наушниками, поскреб в голове. Раздвинул двумя руками на шее лисий шалевый воротник зеленого полупальто, словно от жары задыхался.
— Есть тут один… наборщик. Отставной. Инвалид. С одним глазом.
— Кто такой?
— А сосед мой по келье. Старик Перга.
— Думаешь, сможет? С одним-то глазом?
— А вы ему под этот глаз — дуло. Как мне. Под дулом и слепой наберет.
— Он что, этот Перга… Как его, кстати, по имени-отчеству?
— Матвей Ильич.
— Он что, этот Матвей Ильич, настоящим наборщиком числился?
— Не числился, а работал. Тридцать лет. Пока ему собственный его сын, Миней Перга, глаз не выколол.
— Это как же?
— А самым натуральным способом. В махровое полотенце, которым дед Матвей по утрам лицо вытирал, младший Перга рыболовных крючочков понавтыкал. Чтобы досадить родителю…
— Какой подлец!
— Сынок-то? Он музыкант. На скрипке играет. За границу ездит.
— Мда-а… Дьявол с ним, с сынком. Зовите, Слюсарев, старика. Не будем ему дуло показывать. Если человек страдал в жизни… Тогда он без принуждения поймет, что к чему…
— Что газету нужно выпускать?
— Что со злом нужно бороться! А не прикидываться дурачком. Все! Ведите сюда Пергу… Живо!
Орлов еще раз послюнил карандаш и принялся писать обращение к населению городка, решив опубликовать его на видном месте.
Слюсарев возвратился, толкая впереди себя, как платформу с песком для безопасности, подслеповатого старичка Матвея Пергу.
В теплых байковых штанах, заправленных в черные валенки с галошами, в ситцевой рубахе в мелкий цветочек и стеганой безрукавке, Перга походил на деревенского дедушку. И лишь когда на приплюснутый нос водрузил он круглые очки в металлической оправе, стало ясно, что перед вами мастеровой человек.
Должно быть, Слюсарев поднял его с постели. Седые измятые волосы лежали вокруг лысины в беспорядке. Рыжие прокуренные усы измученно висели вокруг рта. Под одной косматой бровью плескался уцелевший, цвета жиденького, испитого чая, зрачок. Под другой бровью ничего не было, кроме складок поблекшей старческой кожи.
Старик приблизился к верстаку, за которым Орлов писал свое воззвание, и произнес невнятно:
— Пегга! — Оказывается, он ко всему еще и картавил. Затем дед довольно трогательно сложил на животе небольшие, но жилистые ладошки и стал ждать реакции Орлова.