— Разумеется, — откликнулся тот.
— Как у вас… это получается?
— Что?
— Вы каждый день сталкиваетесь с такими ужасами, — проговорила Мод, — но продолжаете работать так, будто все нормально. Эти солдаты… Как вам это удается?
Аллен задумался.
— Странно, не правда ли? — наконец отвечал он. — Мой отец был хирургом во время Первой мировой и таких ужасов повидал на своем веку, что нам с вами и не снилось. Солдаты, проходящие через Брэкетт-он-Хит… это пока еще цветочки. Ерунда. Я тоже часто спрашивал отца, как ему удавалось не сломаться, а он пожимал плечами и говорил, что чем больше ужасов он наблюдал, тем больше ценил жизнь. — Аллен Дрейк улыбнулся и пожал плечами. — Думаю, — добавил он, — у нас с вами очень необычная, замечательная жизнь.
Мод симпатизировала Аллену, беседы с ним приносили ей утешение, но несколько дней спустя, когда он спросил, не согласится ли она пойти с ним куда-нибудь поужинать после дежурства, пришла в крайнее замешательство. Было ясно, что она заинтересовала его как женщина и он приглашает ее на свидание.
— Простите, но я несвободна, — отказалась Мод.
— Понятно, — протянул Аллен. — Выходит, мне не повезло?
Мод отвечала ему мягкой улыбкой. С удрученным видом Аллен вертел в руках стетоскоп.
— Скажи мне, — наконец произнес он, — твой парень… на фронте?
— Да, — ответила Мод. — Он служит в ВМС. — Она испытала душевный трепет, произнося эти слова: они звучали так гордо, так значительно. Она представила Стивена, в военно-морской форме, стоящим на палубе военного корабля, хотя понятия не имела, где он на самом деле находится.
— Ясно, — сказал Аллен. — Что ж, ладно. — Он помолчал. — Но, если вдруг что-то изменится, Мод, помни, что есть я, хорошо?
— Не изменится, — тихо ответила Мод.
— Ты любишь этого парня, — невесело заключил доктор Дрейк. Мод кивнула.
— Что ж, тогда удачи вам обоим, — пробормотал Аллен и быстро удалился в одну из комнат, где размещались врачи. С того дня отношения между ними стали заметно холоднее. Он кивал ей иногда, что-нибудь говорил мимоходом, но дружелюбия не выказывал. Она его не винила.
Как-то Мод заметила, что он болтает с одной из других медсестер, миниатюрной общительной женщиной из Кентиш-тауна по имени Валери, а вечером следующего дня увидела, как они вместе, смеясь, вышли из госпиталя и куда-то направились.
В те дни смех раздавался нечасто. Палаты полнились звуками боли и страданий, которые время от времени заглушали скрипучие голоса дикторов радио, рассказывавшие о британской армии и о немецкой и сообщавшие мрачные прогнозы на будущее.
В феврале вышло распоряжение о соблюдении светомаскировки, согласно которому в Лондоне и вокруг столицы с наступлением вечера запрещалось включать свет. После заката весь госпиталь погружался в темноту, и Мод во мраке обходила палаты, на ощупь пробираясь от кровати к кровати. Остановившись у одной, она спрашивала: «Мистер… Уэйнтроп, это вы?», потом, дождавшись ответа, переходила к следующей койке, брала за руку лежащего на ней раненого, чтобы даровать ему утешение.
В госпиталь прибывали все новые и новые раненые. Война, медленно и аморфно расползавшаяся по всей Великобритании, теперь была такой же реальностью, как и умирающие покалеченные мужчины, которых в госпиталь доставляли каждый день. Стивена, слава богу, среди них не было. В своем воображении Мод видела его, словно наяву. Его образ не блекнул, хотя у нее не было ни его фотографии, ни писем. Он не превращался в тень, в расплывчатый силуэт. Для нее он оставался человеком из плоти и крови, и, когда ей вдруг требовалось мысленно пообщаться с ним, она удалялась в свою крошечную комнатку, доставала подаренный ей Стивеном поэтический сборник А. Л. Слейтона и читала вслух балладу «Роза и Олень», пока ей не начинало казаться, что он сидит рядом и читает вместе с ней.
Однажды после полудня у Мод выдались свободные часы, и она, сев в автобус, отправилась в Лондон, чтобы купить пальто, в котором остро нуждалась. Эдит в тот день работала и не могла поменяться сменой с кем-то из медсестер, поэтому Мод поехала одна. Было холодно, лил ледяной дождь, на улицах колыхалось море черных зонтов, и, когда автобус прибыл в город, Мод пожалела, что приехала. В Лондоне царило уныние. Отовсюду на глаза лезли набранные жирным шрифтом газетные заголовки, люди спешили мимо по каким-то своим безрадостным делам. Мод с тревогой осознала, что легко может представить столицу после бомбежки — разрушенные старые здания, дворцы, башни, Биг Бен[8], оповещающий город о наступлении рокового часа. В своем воображении она видела рушащиеся дома, обваливающиеся потолки, клубы черного дыма, слышала несущиеся со всех сторон крики и вопли.
8
Биг Бен (Большой Бен) — колокол часов-курантов на здании парламента в Лондоне, бой которого передается ежедневно по радио как сигнал точного времени, весит 13 тонн, назван по прозвищу главного смотрителя работ Бенджамина Холла, занимавшего эту должность в 1856 г.