И кто такой этот Вол’джин?
Вопрос потряс его. Вол’джин из видения был предводителем Черного Копья – но его больше нет. Возможно, вести о его гибели еще не достигли Орды, но скоро достигнут. В глубине души Вол’джин надеялся, что его союзники задержатся, и Гаррош лишний день будет сомневаться в успехе своего плана.
Но это не отвечало на вопрос. Он больше не предводитель Черного Копья, если говорить по правде. Возможно, собратья когда-нибудь признают его вновь, но сейчас Вол’джин не мог отдавать приказы. Его племя будет сопротивляться Гаррошу и любым попыткам Орды его покорить, но в отсутствие своего вождя может прислушаться к послам, предлагающим защиту. Возможно, он уже их потерял.
«Кто я?»
Вол’джин содрогнулся. Хотя он считал себя лучше Тиратана Кхорта, человек хотя бы стоял на ногах и не носил балахон больного. Человека не предал соперник, не наслал на него убийц. Человек явно перенял некоторые обычаи пандаренов.
И все же Тиратан колебался, когда не стоило этого делать. Отчасти он играл, чтобы пандарены его недооценивали, хотя Вол’джин видел человека насквозь. Но другие моменты – например, когда он заколебался после комплимента Вол’джина его ходу, – они были настоящими.
«А не те, какие человек позволяет себе показывать».
Вол’джин поднял взгляд на Бвонсамди.
Я есть Вол’джин. Ты знаешь, кем я был. Кем я буду? Этот ответ может найти лишь Вол’джин. И пока что, Бвонсамди, этого достаточно.
6
Возможно, Вол’джин не совсем понимал, кто он, но точно знал, кем не является. Мало-помалу он заставлял себя подниматься с постели. Он снимал покрывало – специально складывая его аккуратно, хотя хотелось просто сбросить, – и затем опускал ноги.
В первый раз ощущение холодного камня под ступнями удивило тролля, но потом из этого ощущения он черпал силу. С ним Вол’джин пересилил боль в ногах и в натянувшихся швах на ранах. Держась за прикроватный столик, он поднял себя и встал.
С шестой попытки получилось. Правда, на четвертой разошлись швы на животе. Он отказался признавать этот факт и отмахнулся от монахов, привлеченных темнеющим пятном на его рубахе. Вол’джин подумал, что придется извиниться перед Тиратаном за лишний труд, но попросил монахов отложить переодевание.
Это он сделал, когда уже снова лег. После того, как все-таки поднялся на ноги и простоял, казалось, целую вечность. Пятно солнечного света из окна не сдвинулось на полу даже на длину жука, показывая истинное время, но все же, Вол’джин стоял. Это была победа.
Как только монахи снова закрыли рану и перевязали ее, Вол’джин попросил таз с водой и щетку. Он взял рубаху и, как смог, отскоблил кровавое пятно. Это оказалось утомительно, но он был настроен отчистить его, пусть даже мышцы горели от напряжения.
Тиратан ждал, пока движения Вол’джина не замедлились настолько, что вода перестала плескаться, и тогда забрал у него одежду.
– Ты очень добр, Вол’джин, раз принял мое бремя. Я вывешу ее просушиться.
Вол’джин хотел возразить, ведь он еще видел темные очертания пятна, но хранил молчание. Он вмиг увидел новую расстановку баланса Хоцзинь и Тушуй. Он был импульсивен, а Тиратан – вдумчив, вмешался тогда и так, что это никому не стоило потери достоинства. Его поступок безмолвно признавал намерение и усилие, достиг желаемого без эгоизма и потребности в победе.
На следующий день Вол’джин встал на ноги с третьей попытки и отказывался ложиться, пока край солнечного луча не сдвинулся со стыка на каменном полу. На другой день за это время он прошел от одного конца кровати до другого и обратно. К концу недели он даже подошел к окну и выглянул во двор.
В центре него прямыми рядами выстроились пандаренские монахи. Они делали упражнения – с ослепительной скоростью сражались с тенью. Тролли не понаслышке знали о рукопашном бое без оружия, но из-за костлявого телосложения их техники не наводили на мысли о дисциплине и контроле, которые демонстрировали монахи. Кое-где по краям двора некоторые послушники сражались на мечах и копьях, тренировались с древковым оружием и луками. Всего один удар простой палкой посрамил бы штормградского воина, закованного в стальной панцирь. Вол’джин не был уверен, что успевал бы следить за движениями расплывающегося в глазах оружия, если бы не солнечные блики на заточенных кромках.
И там же, на ступенях, подметал снег Чэнь Буйный Портер. Двумя ступенями выше тем же самым занимался настоятель Тажань Чжу.
Вол’джин прислонился к оконной раме. «Какие были шансы, что я увижу главу монастыря за черной работой?» Он решил, что становится рабом привычки, всегда вставая в одно и то же время. «Это должно измениться».