Но это же значило, что Тажань Чжу не только знал, чем занимается Вол’джин, но и предугадал время, когда он доберется до окна. Тролль не сомневался, что, спроси он Чэня, как часто Тажань Чжу подметает снег, то узнает, что только сегодня и только в это время. Темный охотник бросил взгляд в сторону и увидел нескольких монахов, не обращавших на него внимания, – это означало, что они следили за его реакцией, но не хотели, чтобы он это заметил.
Не прошло и пяти минут после того, как Вол’джин лег обратно, как его проведал Чэнь с маленькой миской пенной жидкости.
– Приятно видеть тебя снова на ногах, друг мой. Я давно уже хотел тебе его занести, но господин Тажань Чжу запрещал. Он думает, для тебя окажется слишком крепко. Я ответил, что тебя так просто не убьешь. В смысле, ты же здесь, верно? Итак, ты попробуешь первым. Ну, после меня, – Чэнь улыбнулся. – Мне же все-таки надо было сварить его так, чтобы это тебя не убило.
– Ты добр.
Вол’джин поднес миску к носу и принюхался. У напитка был крепкий аромат с древесными нотками. Тролль отпил и обнаружил, что он не сладкий и не горький, но яркий и насыщенный. На вкус он был как джунгли после дождя, когда пар поднимается от растительности и объединяет все вокруг. Вкус напомнил об островах Эха, и от этого осознания в горле едва не встал ком.
Вол’джин заставил себя проглотить, потом кивнул, а напиток горел в животе.
– Очень хорошо.
– Спасибо, – Чэнь опустил глаза. – Когда мы тебя сюда доставили, ты выглядел очень скверно. Путешествие было тяжелым. Нам говорили, что мы похороним тебя на этой горе. Но я шептал тебе в ухо – в здоровое, не то, что помогла зашить Ли Ли, – что если ты вытянешь, я приготовлю для тебя что-нибудь особенное. Я отложил в укромный карман сумки пару пряностей, пару цветов с твоей родины. На память. И использовал их в приготовлении эля. Я назвал его «Выздоравливай».
– Мое выздоровление – твоя заслуга.
Пандарен поднял глаза.
– Партия была маленькой, Вол’джин. Я быстро справился. Выздоровление займет намного дольше.
– Я выздоровею.
– Почему я и начал новую партию под названием «Праздник».
То ли благодаря рецепту Чэня, то ли благодаря сложению Вол’джина, чистому горному воздуху или терапии, которой его подвергли монахи, – то ли из-за всего вместе взятого, – но через несколько недель Вол’джин удивительно быстро пошел на поправку. Каждый день, стоя в ряду с монахами, он кланялся их учителю, а затем бросал взгляд на окно, из которого ранее за ними наблюдал. Тогда тролль едва мог поверить, что присоединится к ним, и все же теперь он так хорошо себя чувствовал, что едва помнил, кем был тогда у окна.
Монахи, принявшие его в свои ряды без лишних слов или особой озабоченности, называли его Вол’цзинь. Почему-то это имя давалось им легче, но тролль знал, что есть и другая причина. Чэнь объяснил, что у слова «цзинь» много значений, и все касаются величия. Сперва монахи так описывали его неповоротливость и неуклюжесть, а затем – отмечали скорость обучения.
Не будь они такими рьяными учителями, он бы с презрением отнесся к их неуважению. Он – темный охотник. Хотя навыки монахов были значительны, ни один не мог и представить, через что тролль прошел, чтобы стать темным охотником. Монахи сражались, воплощая баланс, но темные охотники покоряли хаос.
Его голод к знаниям и быстрое овладение мелочами сподвигли пандаренов показывать ученику все более и более сложные техники. Теперь, когда сила Вол’джина росла, а тело понемногу возвращало себе способность излечиваться от порезов и синяков, единственное, что его ограничивало – нехватка выносливости. Вол’джину хотелось бы винить в этом разреженный горный воздух, но человеку проблемы с дыханием не мешали.
Тиратана ограничивало иное. Он все еще хромал, хоть и не так сильно, как раньше. Он пользовался тростью и часто тренировался с монахами, которые обучались бою на палках. Вол’джин заметил, что в разгар тренировки его хромота пропадала. Только под конец, когда Тиратан мог передохнуть и снова прийти в себя, она возвращалась.
Еще человек наблюдал за монахами с луками. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как ему самому хочется стрелять. Он оценивал монахов, наблюдал за их стрельбой, удрученно кивая, когда они промахивались, или сверкая улыбкой, когда они рассекали стрелу, уже сидящую в мишени.
Теперь, когда Вол’джин был достаточно здоров, чтобы тренироваться, он перебрался в маленькую строгую келью на восточной стороне монастыря. Простота жилища – циновка, низкий столик, раковина и кувшин, а также два крючка для одежды – несомненно, должны были не давать отвлекаться. В голых стенах монахам было проще собраться с мыслями и обрести покой.