— Прости, Ини… Я люблю Сару. Всегда любил.
Инга отшатывается. Опускает руки. С ее плеча спадает сумка, хлюпается в лужу. И первый раз в жизни я вижу в ее лице такую боль. Она вся дрожит. Вся! Губы, веки, подбородок, ладони... Просто страшно. Наверное, ей больно до смерти. По крайней мере, выглядит она так. Я сам чуть не умер, когда это сказал. А она... видеть надо! Жалко ее до чертиков!
— Т-ты, ты не рассказывал о ней. Она свалилась на голову метеоритом. Рекс! Я тебя не узнаю́. Начинаю подозревать, не гипнотизерша ли она?
— Ини...
Чтобы не разрыдаться, я смотрю на то, как по ее скулам скатываются дождевые капли или слезы, нельзя показывать слабость. Иначе она не уйдет.
— Д-да, да, глупо, — Инга запахивает плащ, обнимая себя. — Но… Прошу тебя… Зачем ты так? Я... не верю. Это бред!
— Придется поверить, — отрезаю я, сдерживаясь из последних сил. — Я любил Сару еще до нашего знакомства. Сара... единственная, кого я любил. Прости.
Мир крутанулся волчком.
Инга отвесила мне пощечину и бежит к воротам.
Сердце сжимается. К горлу подступает тошнота. Ничего хуже мне в жизни говорить не приходилось. Инга будет ненавидеть меня всю жизнь и не узнает правды.
Я падаю на колени и не моргая смотрю на треснутый камень тротуара. Вот кто я теперь — камень. Некогда красивый и сильный, ныне разломанный на части. Это место разъедает. Этот дом — чан с кислотой, в который меня закинули и ждут, наблюдают, как слезает моя кожа, разлагаются кости и обнажается душа, чтобы навсегда погибнуть.
Сара — мой палач.
Пока я беспомощно стою на коленях, никлые деревья переговариваются и клонят макушки в мою сторону, тянутся лысыми, трещащими ветками. Над головой сияет бронзовый закат. Он тлеет между пурпурных облаков, пробирается между пустых улиц и черепичных крыш, просачивается между щербин асфальта и графитовых стен дома.
Каменный монстр внимательно следит за мной.
Под ногами пролетают грязно-желтые листья, подгоняемые дыханием ветра, они кружатся вокруг икр, кувыркаются по дорожке, проносятся куда-то... Они шепчут: над головой топор, у горла нож, шагни за дверь и там умрешь.
Опять эта фраза. Звучит каждый раз, как я собираюсь броситься вон. За ворота. Но я потерял надежду. Мои слова — доказательство.
Поддавшись Инге, железные прутья калитки лязгают о ворота.
Вернется ли она? Я бы не вернулся. После таких слов в лицо обидчика и с лезвием у горла смотреть не захочешь. И все же — Инга останавливается. Она застывает посередине дороги, видя, как я стою на коленях со стеклянными глазами.
Я смотрю на нее, а она не сводит залитых глаз с меня. Неудивительно. Инга никогда не видела, чтобы я проявлял слабость. Стою потерянным щенком, понимая, что проиграл. Уничтожил свою жизнь.
Вон она — моя прошлая жизнь. Едва сдерживается, чтобы не кинуться в объятья тому уроду, который звался ее женихом. Неужели поняла, что я солгал?
Порыв ветра заводит одинокую, тоскливую песнь. Инга делает шаг в мою сторону. В следующую секунду я подскакиваю и бросаюсь к воротам.
Нет, нет, нет!
Мир лопается.
В ушах — свист колес. Крик. Инга отлетает и ударяется головой о фонарь.
Ее сбила машина.
ГЛАВА 8. Наемник
Мой крик пронзает кудлатые темные облака, срывает хрусткую желтую чешую с деревьев, разлетается по округе волной, захлестывая всё: живое и мертвое, новое и старое, мерзкое и прекрасное. Мир взрывается. Я — вместе с ним. Теряю себя, теряю прошлую жизнь. Падаю и ползу к воротам, сгребаю камни и обдираю кожу.
Запах сырой земли проникает в нос, пока я тащусь, подметая подбородком тротуар. В глазах — окровавленное лицо невесты.
Инга лежит, рвано хватает губами воздух. Из-под черных волос разрастается лужа крови, а в серебристых глазах отражается свет проснувшегося фонаря.
Пробуждение света знаменует кончину девушки, которая меня любила. И виноват в ее смерти — я. Подонок, гребаный подонок, последними словами которого осталась фраза: «Я всегда любил другую».
Автомобиль убийцы остановился и стоит в шести метрах, но из темного седана никто не выходит. Заднее стекло затонировано. Водителя не разглядеть.
Чего он ждет? Почему не спешит помочь? Почему не уезжает?
Гнида!
Я подползаю к скрипящей на ветру калитке. Испуганный Иларий прибегает на мои вопли, роняя на ходу гитару. Струны пронзительно пищат. Парень тоже что-то воет. Воздух дрожит от гомона во дворе. За спиной Илария — пьяный Рон.