Не менее важны и увиденные Соковым костюмы. Смена «светского» наряда сатаны с серого на черный во время визита к Степе приближает читателя к его традиционной средневековой одежде. Наконец, черный плащ – это плащ Мефистофеля в опере Гуно «Фауст». В то же время черный плащ с огненным подбоем знаменует цвета христианского ада: смерть и огненные муки. По контрасту он ассоциируется с белым плащом с кровавым подбоем Пилата. Вспомним, что в античном мире траурный цвет – белый, поэтому белый плащ с кровавым подбоем можно сопоставить с черно-красной христианской символикой смерти и страданий в аду.
Об орлиных перьях мы уже говорили. Любопытно, что в руках уходящего от Воланда Сокова оказался «бархатный берет с петушьим потрепанным пером» (с. 627). Головной убор вновь отсылает к «Фаусту» Гёте: берет с петушиным пером – деталь средневекового костюма дьявола. Мефистофель, обращаясь к не узнавшей его ведьме, насмешливо говорит: «Не уважаешь красный мой камзол? Петушьего пера узнать не можешь?»[76]
Поскольку, переступив порог квартиры № 50, буфетчик перенесся из реальности в Средневековье, он услышал средневековые обращения к Коровьеву и Воланду: «Рыцарь, тут явился маленький человек, который говорит, что ему нужен мессир» (с. 621). Из прямых литературных аллюзий отметим «Фауста» Гёте. В 6-й сцене Мефистофель говорит о себе: «Теперь мой титул – „господин барон“: других не хуже, рыцарь я свободный».[77] «Рыцарство» сближает Коровьева с Мефистофелем и, наряду с образом черта из «Братьев Карамазовых», объясняет его склонность к шутовству, поскольку Мефистофель неоднократно выступает в роли шута. (Подробнее об этом см. ч. II, гл. 6.)
Итак, в «родословной» Воланда мы выявили два мифологических пласта: древнегерманский и средневековый. Надо полагать, остальные демонические персонажи тоже имеют в этом аспекте свои аналоги. Без мифологических «ключей» прочтение романа окажется неполным, а ситуации – не до конца мотивированными, что служит распространенному мнению о незавершенности романа даже в тех местах, которые, привлекая дополнительные источники, вполне можно объяснить. Булгаков расставляет смысловые акценты вскользь, ненавязчиво. Экскурс в религии различных народов, сделанный Берлиозом на первых страницах романа, становится шагом к пониманию замысла Булгакова: перечень упомянутых редактором богов имеет непосредственное отношение к подземному миру. Второй шаг – выявление «национальности» Воланда – дал ощутимые результаты. Третий – перенос в Средневековье, которое имеет аллюзии на «Фауста» Гёте (стилизация), оперные («Фауст» Гуно) и куртуазные (легенды о рыцарях Круглого стола). Куртуазных источников мы касались, когда говорили о магической силе отрезанной головы Берлиоза (см. ч. II, гл. 2). Буфетчик, попав из реальности в мир рыцарей, претерпел приключение в духе странствующего рыцаря. Чудесно изменился даже его головной убор. Очевидно, Соков – пародия на персонаж куртуазной литературы, и его переход в «иное» время – мистификация. Первого человека, столкнувшегося с Воландом в квартире № 50, тот отправил в иное пространство, в Ялту. Второй, Соков, перенесся в другое время. Третья, Маргарита, увидела сатанинское вневременье («пятое измерение»). Случай со Степой Лиходеевым – довольно невинная шутка. С буфетчиком дело обстоит серьезнее. Явившись искать у Воланда защиту и справедливость, он получил предсказание скорой смерти. Знакомство Маргариты с пятым измерением в роковой квартире кончилось на следующий день ее смертью.
Итак, маленький буфетчик пережил пародийное, но печальное приключение по всем правилам рыцарского романа. Он попал в «заколдованный» замок, ища справедливости, встретился там с красавицей Геллой, был приглашен любезным хозяином-волшебником на трапезу и узнал, что жить ему осталось недолго.
Из «средневекового» обращения друг к другу в свите Воланда становится ясно, что ни Бегемот, ни Азазелло рыцарским достоинством не обладают и дворянские почести им не воздаются. Следовательно, обращаясь к германо-скандинавскому мифологическому пласту «Мастера и Маргариты», их прототипы следует искать не в рыцарской среде.
В Вальхалле рыжий бог войны Тор (герм. Доннар) силен, хмур и гневлив, в общем, похож на Азазелло. Он – главный поставщик пищи богам. Азазелло тоже что-то постоянно готовит: буфетчик застает его как раз за этим занятием. Пиры – принадлежность средневекового романа и германской мифологии. Маргарита, пролетая на балу над стеклянным полом, видит «темные подвалы, где горели какие-то светильники, где девушки подавали шипящее на раскаленных углях мясо, где пили из больших кружек за ее здоровье» (с. 688). Зрелище вполне в духе Вальхаллы, поскольку там не знали вина, а пили из кружек мед и пиво. В «Песне об Атли» («Старшая Эдда») упоминаются окруженный скамьями очаг и сладкое пиво, которое пьет дружина бургундского конунга. Эти палаты названы Вальхаллой.
В рыцарских романах нет таких уродливых рыцарей, как Азазелло. Он похож на связанных с потусторонним миром рыжих демонов-волшебников фоморов, которыми предводительствует Балор. Он одноглаз, рыж, силен и драчлив, в общем, сродни Тору и Азазелло. Возможно, Азазелло унаследовал от Балора свое бельмо (глаз Балора был выбит в поединке). Рыжие волосы – общая примета нечисти у разных народов. Рыжие языческие божества, как правило, связаны с воинскими функциями и планетой Марс (Тор, Марс в Риме, Арес в Греции и др.).
Наконец, Бегемот. В царстве Одина у него имеется прообраз, который объясняет, почему в свите Воланда он оказался «лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире» (с. 795). Этот прообраз – плут и трикстер Локи (герм. Логе), бог огня, неразлучный спутник Одина. В Локи сплетаются противоположные черты: хитрость, коварство, изворотливость, неизменный юмор, шутливость, склонность к карнавалу, игре. Локи часто обличает богов, издевается и смеется над ними. Особенно явственно эта комическая сторона выступает в «Перебранке Локи» («Старшая Эдда»). Локи «и помощник богов, доставляющий им все необходимое, выручающий их из затруднений, но он же и злостный зачинщик ссор и столкновений… Локи – участник создания мира и вместе с тем участник разрушения его».[78] Один и Локи – двойники в космогонии и антиподы в эсхатологии. В космогонии Локи – комический дублер Одина, в эсхатологии – его противник, которому суждено стать причиной гибели Вальхаллы.
Посредством трюков Локи выступает как вечный добытчик (ср. похищенные Бегемотом в горящем Грибоедове балык, халат и картину). Хитрость и плутовство Локи стали сюжетами многих легенд. Он мастер изменения внешности и пола, часто превращается в разных животных. Некоторые черты позволяют отождествить Локи с Меркурием (Гермесом).
Как и Локи, греческий Гермес – вестник богов. К подземному миру он имеет отношение как проводник в Аид, посредник между живыми и мертвыми. Хитрость и ловкость делают его неуязвимым. Он покровитель воровства. Гермес помогает матери Геллы Немфеле спастись от преследования. (Связь Бегемот – Гелла на мифологической основе. Есть и другая «родственная» связь: германский Локи – отец Хель, владычицы преисподней.) Один из символов Гермеса – собака.[79] Один из его визуальных знаков – золотые крылышки у щиколоток (ср. золоченые усы Бегемота и золотой ошейник Банги). Древние греки отождествляли Гермеса с египетским Анубисом, изображавшимся в виде шакала или собаки.[80]
В вагнеровском «Кольце Нибелунга» Локи (Логе) провоцирует Одина (Водана) добыть золотые сокровища Рейна. Немецкая интепретация Локи как бога огня, возможно, послужила Булгакову для сцен с пожарами в торгсине, квартире № 50 и Грибоедове, инициатором которых был Бегемот. Свойственный Бегемоту юмор – достойное воплощение в булгаковском романе характерной особенности мифологического прародителя этого персонажа – Локи.
5. Мифологизация ситуаций
Не только «родословная» дьявольской компании, но и отдельные сцены в романе могут быть связаны с языческими религиями и ритуалами. Тема огня и пожара – один из мифологизированных аспектов. Помимо трех пожаров, устроенных Бегемотом, есть еще два: сожженная мастером рукопись и сметенный огнем с лица земли домик застройщика вместе с подвальчиком мастера.
Все пожары имеют символическое и ритуальное значение. Мастер, сжигая рукопись, совершает жертвоприношение. Он во власти страха и болезни. Чтобы вернуть себе душевное равновесие, он отдает огню (а с ним – и своему вдохновителю) самое дорогое, что у него есть, чем он жил и что возненавидел, – роман о Понтии Пилате. Жертва принята – роман оказывается у Воланда. Такие рукописи не горят.