«Отдают молодёжи для забав, как зайцев щенкам» — про половцев. А у нас… картинка напоминает исконно-посконное избиение беспризорника на рынке из «Республики ШКИД».
Твен в «Янки» отмечает, что дети в своих играх всегда повторяют взрослых. У Твена детишки играли в «повешенье ведьмы», здесь — в «вышибание нищебродов».
Гумнонизм надо из себя выдавливать. По капле.
Надо — но времени нет.
— Брысь сволота посадская.
Кольчужку на мне видать, шашечка за спиной висит. А, чё, ну… и рассосались. Малыш говорить не может — заходится в плаче. Ухватил за шиворот, оттащил на двор, кинул хозяйке:
— Отмыть, накормить, дать одежонку.
Хозяин хайло открыл. Потом закрыл: Чимахай у сарая дрова колет. Просто чтобы навык не потерять. Раз ударил — отщепил. Два ударил — подрубил. Чурки — вразлёт веером. Баллистика… убеждает.
Выясняется: мальчонка — сирота. Был с матерью. Она померла, её божедомы забрали. Отзывается на имя Бутко. Крестного своего имени не знает. Где жили? — в усадьбе. Как мать звали? — мама… Чем-то похож на мальчишку, которого Гостимил под лавку пинками загонял.
— В холопы ко мне пойдёшь? Не тряси так головой — куском подавишься. А имя тебе будет — Пантелеймон.
Чисто для равновесия. Одним меньше, одним больше…
Я так и не понял, как туземцы новости передают. Ни зулусских барабанов, ни волчьего воя — не слыхать. Но мы ещё с мальчонкой не закончили, а в ворота ещё семья ломится:
— Помоги Христа ради… Не попусти помереть смертью лютой… Смилуйся над душами православными… Хоть бы детей малых…
«В голодные годы гордые новгородцы упрашивали немецких купцов взять их детей в рабство даром»…
Тут — хуже. Тут не Великий Новгород, а Новгород-Северский — даже немцев нет.
— Хозяин! Баню — топить, людей — кормить. И ножницы наточи.
— Чегой-то?! Зачем это?! Ты чего на моём дворе…
— Сухан. Дай дураку в ухо.
Мда. Судя по баллистике, всех гридней учат одинаково. Никогда не читал об обучении русских дружин школе оплеухного удара. Или у нас это инстинктивно-национально? Надо будет при случае проверить: достаточно ли я русский человек, чтобы вот по такой красивой траектории отправить соотечественника в сугроб.
К полудню пришёл местный сотник. С ополченцами.
— Тута ля, чегой-то ля, делается? С какого… всяких-таких…ых голодранцев…
У ворот Чарджи стоит, столб подпирает, ногти чистит. Столетним клинком. У сарая Чимахай… «чимахает». Похоже, он хозяину сегодня все дрова переколет. С другой стороны Ноготок тоскует. Вжик-вжик. Он когда скучает — всегда секиру свою точит. Очень неприятный звук.
Вот и Николай нарисовался. Уже в пристойном купеческом виде.
— А, господин сотник пришедши! А мы как раз сидим-думаем. Как бы вашей беде помочь. По-нашему, по-доброму, по-православному.
— К-какой беде? Нашей беде?!
— А то. Дело-то ваше — дрянь. Голых да босых на мороз… Грех же. Гореть вам в пещах адовых. Но, опять же, приказ княжеский — не переступить. Гореть. Но мы можем помочь.
Ошалелый сотник встряхивал головой, оглядывался на сотоварищей, а Николай, заманив их в поварню и прихлёбывая вдруг явившуюся на столе бражку, доверительно-интимно проповедовал:
— Ты ж пойми, этим же побирушкам серебра давать без толку. Лучше я вам его отдам. Вы ж-то мужи добрые, разумные, богобоязненные. Вы ж его к делу примените, церквам божьим поклонитесь. А эти-то… Убирать их надо с города. Убирать спешно. Но вот вы их кулаками вышибаете, а толку? Ведь они ж далеко не уйдут, день-другой — снова проситься будут. Неразумно это. И выгоды никакой. Вам — выгоды. Вам, люди добрые, купцы Новгородские.
Ополченцы щурятся, как кот на солнышке. Назвать посадских — купцами, да ещё и новгородскими… Как старлея — полковником. Звёзд-то одинаково.
А уж зрелище производимой на подворье санобработки беженцев, полностью удовлетворило неприязнь местных к пришлым.
— Дык… как же можно-то так… люди ж поди…
— И не говори! Одно слово — ужас. Но господин у нас… прозвище у него… дай-ка на ухо… Вот! И я об том! И вся эта рвань да пьянь сама, по своей воле, к «Зверю Лютому» в холопы обельные… А ты говоришь…
Акустическая промывка мозгов сопровождалась промывкой желудков бражкой и непрерывным звоном серебра, пересыпаемого Николаем из разных кис в одну и обратно.
Две проблемы удалось… смягчить. У многих беженцев за время их бедствования в Новгород-Северском пали лошади. Сани есть, а уйти не на чем. У меня было пять возов и одиннадцать лошадей. Тройки пришлось расформировать.