Узнав, что один его дальний родственник вернулся в родные края, Душко отправился к нему и попросил, чтобы дядя оставил его у себя, уж очень ему не хотелось попасть в детский дом. Дядюшка оказался слабым, болезненным человеком. Семья жила бедно, еле-еле сводила концы с концами. У дяди было четверо детей, мал-мала меньше. Жена его решительно воспротивилась:
— Пусть возвращается к себе в село! Ему учиться надо. Тут не знаешь, что со своими детьми делать! Кто с ним возиться будет?
Парню ничего не оставалось, как отправиться в обратный путь. Вернувшись на Совиную гору, он устроил себе в развалинах временное жилище, натянув над головой плащ-палатки. Но вот однажды к нему пришли двое незнакомых людей.
— Душко Гаич, наше государство решило, что ты должен находиться в детском доме. Там окончишь школу. Жить один ты не можешь, поскольку у тебя нет опекунов.
— За заботу государству большое спасибо, но я один всю войну здесь прожил. Здесь и останусь. Мне дом надо ставить.
— Нет, Душко, ты еще слишком молод, так что готовься, завтра мы придем за тобой… А еще нам известно, что в войну у тебя были винтовка и пистолет. Оружие ты должен сдать.
На лице мальчика отразилось разочарование.
— Нет у меня никакого оружия, — твердо ответил он. — Пистолет мой партизанский патруль отобрал, а винтовка куда-то пропала…
Ему пригрозили и даже пообещали наказать. Но Душко стоял на своем. По упрямству он не уступал ни деду Джуро, ни отцу Миле. Об этом знали все в округе, и поэтому больше не стали требовать, чтобы он сдал оружие. Другие тоже не хотели расставаться с оружием. Слишком уж привыкли к нему люди за войну. Считалось, что на Козаре мужчина без ружья что птица без перьев.
Душко долго искал лесника Михайло, чтобы посоветоваться с ним, но, так и не найдя его, принял решение сам. Подумал о том, что Боса ходит в школу, а Остоя и Митко пойдут в военное училище, и решил все-таки пойти в детский дом. Он собрал свои немудреные пожитки. Винтовку, пистолет и патроны надежно спрятал в овраге. Нарвал майских цветов, положил их на могилы своих близких. На развалинах родного дома тоже оставил букет цветов. «Для мамы, если вернется…»
В детском доме собрались сотни сирот. Не по вкусу пришлось Душко большое здание, неприятно пахнущее дезинфекцией. Больше всего его угнетало то, что весь этот дом с огромным садом окружен колючей проволокой. Это напомнило ему о страшных днях, проведенных в концлагере в Яске. В детском доме он встретил Ванко и некоторых ребят из его ватаги.
В гимнастическом зале им велели раздеться догола. Одежду их пропарили в котлах. Затем ребят отправили мыться в душ с холодной водой, а потом к медсестре. После осмотра их развели по комнатам. Спали они на двухъярусных койках. Пища была скудная, и Душко ел мало, хотя и был голоден. Потом всех ребят переписали: фамилия, откуда родом, кто родители…
Каждый день Душко жалел, что ушел с Козары в детский дом. Он никак не мог привыкнуть к строгому распорядку. Новых знакомств парень не заводил, хотя многие осиротевшие за войну ребята, как и он, искали товарища, на которого можно было бы опереться в этом новом для них мире.
Он тосковал о родной Совиной горе, поднимавшейся до самого неба, одетой в свежую зелень, наполненную пением птиц, криками животных, шумом водопадов и ручьев. Это был его потерянный рай.
Душко тянуло в родные места, его манили невспаханная земля, дух весны, запах цветущих лип и каштанов…
А однажды произошел случай, который натолкнул его на мысль о побеге.
Каждый день в детский дом на грузовике привозили хлеб. Запах свежего хлеба дразнил голодных мальчишек. Но от хлеба их отделяла железная решетка. Тогда один из подростков придумал — срезал длинную палку и заострил ее на конце. На нее-то он и накалывал небольшие хлебцы, которые можно было протащить сквозь крупные ячейки решетки. Ванко, которому удалось таким образом достать буханочку, отломил другу половину, и Душко с наслаждением съел хлеб.
После обеда директор детского дома построил ребят. Красный от возмущения, он принялся отчитывать ребят за то, что они крадут хлеб у государства, которое о них заботится, и потребовал, чтобы виновные тут же сознались.
Но все упрямо молчали. Никому и в голову не приходило сознаваться. За войну ребята привыкли к тому, что надо молчать, когда кто-то требует от них какого бы то ни было признания. Они стояли и молча слушали директора.