Подобные рассуждения были столь обычным явлением в те времена среди состоятельных людей, как в городах, так и в провинции, что мы не высказали при этом никакого мнения. Но, подкрепив свои силы и заручившись содействием почтенного человека в Лиможе для перемены лошадей, мы тронулись в дальнейший путь не без глубокого раздумья.
Свита в двадцать шесть человек, за исключением тех случаев, когда путешествовали дамы, казалась в это время чем–то необычным, даже для самого Безера, у которого было много врагов.
Очевидно, кроме уже известного нам, у Безера был в голове какой–то другой план. Тут наши догадки останавливались, ибо распоряжение о подкреплении из Шатору было, очевидно, сделано им, когда он еще ничего не знал о предстоящей свадьбе Катерины. Правда, чувство ревности могло пробудиться в нем задолго до этого, или задуманное нападение на Павана составляло только часть другого, более обширного, плана. Во всяком случае, поездка наша представлялась теперь еще более спешною, а шансы на ее успешное завершение уменьшились.
Зрелище дороги и разнообразные живописные сцены, встречавшиеся в пути, все это большей частью новое для нас, не давало сосредоточиться на грустных мыслях. Все обращало на себя наше внимание: будь то хорошенькая девушка, отставшая от цыганского табора, или оборванный солдат, безразлично дравшийся по желанию господ на той или другой стороне, или пара бродяг, бредущих из Валенсии (они называли себя «жонглерами») и распевавших песни на прованском диалекте, или нормандский барышник с длинною вереницей лошадей, или вершины Пюи–де–Дома, поднимавшиеся над овернскими холмами на востоке — созерцание всего этого доставляло нам удовольствие.
Однако, мы никогда не забывали цели нашей поездки. Мы, часто разбитые и измученные дорогой, никогда не поднимались утром, чтобы первой мыслью не было: «Вот завтра или послезавтра (в зависимости от дня) мы устраним беспокойство Кит». Да, все это было ради одной Кит, и вряд ли нам пришлось испытать в другой раз такое чистое чувство высокого энтузиазма и самопожертвования!
По пути мы почти не встречали знатных путешественников. Чуть ли не половина французского дворянства была в Париже на праздниках по случаю королевской свадьбы, так что мы не испытывали затруднения в перемене лошадей. Хотя до нас и доходили предупреждения, что дороги не безопасны из–за множества распущенной после войны солдатчины, но мы еще ни разу не были остановлены и не подвергались каким–нибудь неприятностям в пути.
Я не намерен пересказывать все события первого моего путешествия, хотя и вспоминаю о нем с удовольствием, или передавать все впечатления от городов, через которые мы проезжали. Достаточно будет указать на Лимож, Шатору и Орлеан, и что в Шатору нам пришлось испытать горькое разочарование в одной из наших надежд. Мы ожидали, что у Безера при присоединении подкрепления в Шатору будет задержка в перемене лошадей, и что поэтому, двигаясь быстрее, мы сможем нагнать его и даже проскользнуть раньше его в Париж. Но в Шатору мы узнали, что люди его ранее получили приказание следовать вперед, в Орлеан, и ждать его там, так что он мог продвигаться вперед до этого города без задержки. Он явно спешил, потому что, выехав из Орлеана на свежих лошадях, достиг в полдень того же дня Ангервиля, находившегося в сорока милях от Парижа, и, не останавливаясь, двинулся далее, между тем как мы добрались туда только к вечеру шестых суток после выезда из Кайлю.
Мы въехали на большой постоялый двор, который казался еще больше благодаря сумеркам, до того измученные, что едва были в состоянии слезть со своих седел. Наш слуга Жан взял в повод четырех лошадей и повел их в конюшню. Несчастные, измученные животные, понурив головы, покорно следовали за ним. Некоторое время мы переминались с ноги на ногу, расправляя одеревеневшие члены. Вокруг же все было полно движения и суеты. Из открытого окна над воротами доносился звон посуды, мелькали огни и слышались торопливые шаги людей, бежавших по коридорам. Полумрак двора рассеивали два только что зажженных фонаря. В одном из углов его двое кузнецов подковывали лошадь.