— Что вы за люди, и чего вам от меня нужно?
Ответа не последовало, но они встали полукругом, и один из них засвистал. Тотчас от темной линии домов отделилось еще несколько человек, которые также быстро приблизились к нам.
Положение было серьезно. Бежать? Но взглянув по сторонам, я убедился, что это невозможно: на ступеньках лестницы, ведущей вниз, я увидел еще несколько человек. Я попался в ловушку! Ничего не оставалось, кроме как следовать совету мадам брать одной смелостью. Слова ее так и звучали в моих ушах, и во мне еще достаточно оставалось прежнего возбуждения, чтобы твердость вернулась ко мне. Я скрестил руки на груди и гордо выпрямился.
— Негодяи! — презрительно произнес я. — Вы ошибаетесь, не догадываясь, с кем имеете дело. Давайте скорее лодку, и пусть двое из вас перевезут меня на другую сторону. Вы ответите спинами, и даже головами, если только задержите меня!
В ответ послышались смех и ругательства, и, прежде чем я успел добавить еще что–либо, к нам подошла еще одна, более значительная группа.
— Кто это, Пьер? — спросил какой–то человек спокойным, повелительным тоном, из чего я заключил, что наткнулся не на шайку обыкновенных воров.
Говоривший был видимо начальником отряда. На берете его гордо торчало перо, а под плащом я заметил стальную кирасу. Его платье было полосатое: черного, белого и зеленого цвета — ливрея герцога Анжу, брата короля — впоследствии Генриха III, бывшего еще и близким другом герцога Гиза, а потом и его убийцею. Начальник отряда говорил с иностранным акцентом, и лицо у него было чрезвычайно смуглое. Рассмотрев все это при свете фонаря, приподнятого кем–то с целью разглядеть меня, я сразу догадался, что он был итальянцем.
— Задорный петушок, — отвечал солдат, подавший сигнал, — только не из той породы, что мы думали.
Он приблизился ко мне с фонарем и указал на белую перевязь на моем рукаве.
— Мне думается, мы захватили вороненка вместо голубя.
— Как это вышло? — спросил, сверкая глазами словно угольями, итальянец. — Кто вы такой? И зачем вам понадобилось в такую пору переправляться на тот берег реки, молодой сеньор?
Я действовал по вдохновению момента. «Будьте смелы», — сказала мне моя дама, и я окончательно решился следовать ее совету. Бросившись вперед, я схватил начальника стражи за застежку плаща и, тряхнув его как следует, отбросил с такой силой, что он чуть не свалился с ног.
— Собака! — воскликнул я, наступая как бы с намерением опять схватить его. — Учись, как говорить с благородными людьми! Неужто меня может остановить такая сволочь?! Я послан по службе самого короля, слышишь!
Он пришел в неописуемую ярость.
— Скорее по службе самого дьявола, я думаю! — воскликнул он на ломаном языке, хватаясь за оружие. — Какая бы не была служба, никто не посмеет безнаказанно оскорбить Андреа Паллавичини!
В этот момент, когда смерть действительно смотрела мне прямо в лицо, я безгранично уверился, что только отчаянная смелость может спасти меня. Он уже открыл рот и поднял руку, чтобы дать сигнал, по которому бы Ан де Кайлю был бы преспокойно отправлен на тот свет, когда я отчаянно закричал, показывая ему руку с перстнем:
— Взгляни на это, Андреа Паллавичини, коли уж так тебя звать! Взгляни на это, а завтра, если ты благородной крови, я готов дать тебе удовлетворение за обиду! Теперь же ты давай мне лодку, чтоб я мог перебраться на ту сторону, или ты ответишь головой! Повинуйся тотчас, или по моему приказу твои же люди покончат с тобой!
Это была отчаянная, безумная выходка с моей стороны потому, что я поставил все на этот талисман, даже не догадываясь о его значении. Мало того, я даже не успел сам взглянуть на перстень и не имел ни малейшего представления, кому он принадлежит. Все это напоминало игру в кости, и мне повезло.
Выражение и так непривлекательного лица Паллавичини моментально изменилось. Он схватил мою руку и пристально посмотрел на перстень, после чего с ненавистью взглянул на меня и с подозрением — на своих людей. Но это уже было мне безразлично: ведь талисман сделал свое дело, и все будут вынуждены мне повиноваться, а это главное.