— Да, мсье Паван, — обиженно отвечал я. — Это возможно потому, что это правда, и, кроме того, я не думаю, что вы стали бы выражаться так об этой даме, если бы знали все. Только благодаря ей ваша бедная жена была освобождена из того места, где ее задерживали, и была благополучно доставлена домой.
— А! — воскликнул он в волнении. — Где же была моя жена?
— В доме перчаточника Мирнуа, — отвечал я холодно, — в улице Платриер. Знаете ли вы его? А, знаете… Ну так ее держали там пленницей, пока мы не содействовали ее освобождению с час тому назад.
Но он и теперь не вполне понял меня. Я не мог видеть его лица в темноте, но в его голосе звучало изумленное сомнение.
— Мирнуа–перчаточник, — повторил он шепотом. — Это честный человек, хотя и католик. Ее задержали там? Кто же ее задержал?
— Кажется виновницей всего была настоятельница Урсулинок, — сказал я в нетерпении: допрос был несвоевременен. — Мадам д'О узнала, где ее скрывали и доставила ее домой, послав меня за вами, так как слышала, что вы были на той стороне. Вот и все, что я могу сообщить вам.
— И эта женщина послала вас за мной? — опять повторил он.
— Да, да, мсье де Паван, — отвечал я с раздражением.
— В таком случае, — произнес он медленно, с видом глубокого убеждения, сильно на меня подействовавшего, — для меня устроена западня. Это самая ужасная, самая жестокая, самая низкая женщина в мире! Если она послала вас, то лишь с целью устроить для меня западню! Моя жена уже попалась в нее. Господи, помоги ей, а также и мне, если это так!
Глава VIII. ПАРИЖСКАЯ УТРЕНЯ
Бывают такие слова, которые вас совершенно ошеломляют: до того они резки, до того неожиданны, что на них можно ответить только ударом. Именно такое действие произвели на меня слова мсье де Паван. Если бы мы были не одни, я сказал бы ему, что он лжет и обнажил шпагу. Но с глазу на глаз, в мрачной темноте улицы Фосс, безо всяких свидетелей, и к тому же под влиянием новых для меня дружеских чувств к нему, … что же я мог сделать?
Ничего я и не сделал, а просто продолжал стоять словно окаменелый в ожидании того, что он скажет дальше. Долго ждать он меня не заставил.
— Она сестра моей жены, — заговорил он сурово. — Но это не повод к ее защите. Защищать ее? Если бы вы пожили только месяц при дворе, мсье де Кайлю, то убедились бы сами, что всякая такая защита бессмысленна: она известна не менее мадам де Сов. И как не тяжело мне это говорить, — а я убежден в этом, хотя моя жена и не верит мне, — что первое желание мадам д'О — отделаться от своей сестры, и от меня также, чтобы захватить наследство Маделены. Недаром я вчера испытывал такой ужас, когда она не вернулась домой!
— Вы несправедливы к мадам д'О! — воскликнул я, содрогнувшись от такого обвинения, особенно подействовавшего на меня в темноте ночи. — Без сомнения вы несправедливы к ней! Как вам не стыдно, мсье де Паван?
Положив мне на плечо руку, он заглянул в мое лицо.
— Видели вы с ней монаха? — медленно спросил он. — Его называют коадъютором — отталкивающего вида собака?
Я отвечал утвердительно, и дрожь пробежала по всему моему телу под влиянием чувства, вызванного его манерой говорить. Я рассказал, какое участие принимал монах в этом деле.
— Я действительно прав, — добавил Паван. — Для меня устроена западня… Настоятельница Урсулинок и похищение моей жены? Да она самый близкий друг ее! Это невозможно: она скорее спасла бы ее от опасности… Хм! Постойте–ка минуту…
Я замер в ожидании новых ужасных открытий. Наконец он пробормотал, видимо сдерживая себя из последних сил:
— Да может ли это быть?! Не знала ли настоятельница об истинной опасности, грозящей всем нам, и не хотела ли она укрыть Маделену? Мне думается…
И я стал размышлять также, ведь мысли воспламеняются словно порох — от самой ничтожной искры. Нескольких слов Павана было достаточно, чтобы пробудить целый рой новых идей в моем мозгу, и на мгновение я был словно ослеплен внезапно охватившим меня ужасом: мне отчетливо представилась картина злодейства, которого я никак не мог подозревать. Мне припомнились сопротивление Мирнуа и горячая настойчивость монаха; я вспомнил суровое предостережение, сделанное Безером мадам де Паван, когда он сказал, что для нее будет лучше оставаться в доме Мирнуа; оживление на улицах, безмолвные люди, спешившие в разных направлениях, признаки близкой борьбы… Какой контраст все это представляло с тишиной и явной безопасностью дома Мирнуа!
Я быстро спросил Павана, в каком часу он был арестован.