Мириэль присмотрелась к нему получше.
— Но тебя тогда звали не Ангел.
— Нет. Каридрис.
— Теперь вспомнила. Ты принес нам платья — мне желтое, а Крилле — зеленое. Но ты же был…
— Красавец? Да уж, не такой урод, как теперь.
— Я не хотела…
— Ничего, девочка. Красота долго не живет. А уж при моем роде занятий…
— Не могу понять, что заставляет людей выбирать себе такую жизнь. Причинять боль другим, страдать самому, рисковать жизнью — и чего ради? Чтобы сборище толстобрюхих купцов могло поглазеть, как льется кровь.
— Прежде я поспорил бы с тобой, — мягко ответил он, — но теперь не стану. Да, это была грубая, варварская жизнь, и все-таки я любил ее.
Придя в хижину, они поели. Ангел уселся у догорающего огня и стянул сапоги.
— Что-то рано вы стали топить, разве нет?
— У нас был гость, старый человек, — сказала Мириэль, садясь напротив. — Это для него.
— Старый Ралис?
— Да. Ты его знаешь?
— Он уже несколько десятков лет таскается между Дренаном и Дельнохом. Когда-то он делал ножи, подобных которым я не видел. У твоего отца тоже были такие.
— Прости, что ударила тебя, — сказала она вдруг. — Не знаю, зачем я это сделала.
— Ничего, мне не впервой. Притом ты здорово разозлилась.
— Обычно я не даю себе воли. Наверное, я просто испугалась немного.
— Это хорошо. Я не доверяю бесстрашным мужчинам, да и женщинам тоже. Такие и убить могут. Но вот тебе мой совет, юная Мириэль: когда сюда явятся люди из Гильдии, не бросайся на них с мечом. Стреляй из засады.
— А я думала, что хорошо дерусь. Отец всегда говорил, что я фехтую лучше него.
— Во время уроков — возможно, но в бою — вряд ли. Ты обдумываешь все свои ходы, и это отнимает у тебя скорость. В бою на мечах рука и мозг должны быть связаны неразрывно. Сейчас я тебе покажу. — Он взял из поленницы тонкую палку и встал. — Становись напротив меня. Держи руки над палкой и, как только я отпущу ее, лови. Понятно?
— Что ж тут непонятного… — Он разжал пальцы, рука Мириэль дернулась, но палка уже упала на пол. — Я не успела приготовиться.
— Попробуй еще раз.
Она попробовала еще раз и еще, но опять потерпела неудачу.
— Ну и что это доказывает? — рассердилась она.
— Твою медлительность. Рука должна хватать палку, как только глаз замечает, что она падает, — но у тебя не получается. Ты видишь, передаешь приказ руке и только потом ловишь — но опаздываешь.
— Как же иначе? Рука должна получить приказ.
— Сейчас увидишь как.
— Хорошо, показывай.
— Что ты хочешь ей показать? — спросил Нездешний с порога.
— Мы учимся ловить палки, — медленно обернувшись, ответил Ангел.
— Давно мы не виделись с тобой, Каридрис. Как поживаешь? — Арбалет Нездешнего целил Ангелу в сердце.
— Я не убивать пришел сюда, дружище. Я не состою в Гильдии. Я пришел тебя предостеречь.
— Я слышал, что ты ушел с арены. Что поделываешь теперь?
— Торгую охотничьим оружием. У меня было место на рыночной площади, но его отобрали за долги.
— За десять тысяч золотом ты мог бы выкупить его обратно, — холодно заметил Нездешний.
— Еще бы! Мне хватило бы и пятой доли. Но я уже сказал тебе: на Гильдию я не работаю. И не советую называть меня лжецом!
Нездешний разрядил арбалет, ослабил пружины и бросил оружие на стол.
— Согласен, ты не лжец. Но с чего ты вздумал предупреждать меня? Мы никогда не были настолько близкими друзьями.
Ангел пожал плечами.
— Я думал о Даниаль. Не хотел, чтобы она овдовела. Где она, кстати?
Нездешний не ответил, но Ангел увидел, как на долю секунды исказилось от боли его побелевшее лицо.
— Можешь остаться здесь на ночь. И благодарю тебя за предупреждение. — С этими словами Нездешний взял арбалет и вышел вон.
— Мать умерла пять лет тому назад, — прошептала Мириэль. Ангел со вздохом опустился на стул. — Ты хорошо ее знал?
— Достаточно, чтобы слегка в нее влюбиться. Как она умерла?
— Лошадь, на которой она ехала, упала и придавила ее.
— И это после всех бед, которые она пережила, — покачал головой Ангел. — В этом нет никакого смысла — видно, боги любят подшучивать над нами. Пять лет, говоришь? Боги! Должно быть, он очень любил ее, раз до сих пор остается в одиночестве.
— Любил и до сих пор любит. То и дело ходит к ней на могилу и говорит с ней, как будто она способна его слышать. Даже здесь, дома, иногда говорит.
— Ясно, — тихо сказал Ангел.
— Что тебе ясно?
— А ты как думаешь, Мириэль? Убийцы подкрадываются к нему со всех сторон, и он знает, что не сможет победить их всех. Зачем же он остается здесь?
— А как по-твоему?
— Он — точно матерый олень, преследуемый волками. Зная, что ему не уйти, он взбирается на высокую кручу, а потом поворачивается и ждет врага, чтобы вступить в свой последний бой.
— Никакой он не олень. Он вовсе не стар, и не пора ему вступать в последний бой.
— Он думает по-другому. В Даниаль заключалась вся его жизнь. Может быть, он полагает, что после смерти встретится с ней опять, — не знаю. Но одно я знаю так же твердо, как и он: остаться здесь — значит умереть.
— Ты ошибаешься, — ответила Мириэль, но ее словам недоставало убежденности.
Глава 3
Ралис, захлестываемый волнами боли, знал, что смерть близка. Связанные за спиной руки онемели, израненная грудь горела, ноги были переломаны. Все достоинство покинуло его вместе с криками, которые ножи и каленое железо исторгали из его груди. В нем не осталось ничего человеческого, кроме последней, едва тлеющей искры гордости.