– Удивительная новость! – раздался позади Ульфара насмешливый голос. – Все мы умрем и попадем в ад. И неужели ради того, чтобы сообщить эту общеизвестную истину, стоило так орать с утра пораньше? Вот если бы ты принес нам благую весть о каком-нибудь чуде или сказал, что для нас открылись врата рая, тогда бы, пожалуй, стоило лишать людей последнего сна…
Эти дерзкие и кощунственные слова произнес брат Жозеф, направлявшийся куда-то в глубину двора.
– Ну ладно наш великий святой, но вы-то, брат Ватье, какого черта подняли чуть свет этот адский шум?
– Мне надо почистить посуду к обеду, – прозвучало в ответ.
Мрачное и мистическое очарование грозной проповеди было безжалостно разрушено прозой жизни. Махнув рукой или качая головами, крестьяне один за другим начали медленно возвращаться к прерванной работе. Вскоре растерянный и возмущенный брат Ульфар остался под раскидистым деревом совершенно один.
На этот раз неожиданное появление сарацина обрадовало Жиля. Его издевательский и шутливый тон мгновенно рассеял страшные картины ада, нарисованные неистовым Ульфаром.
Постояв еще немного на пороге, вдыхая свежий и прохладный утренний воздух, молодой человек скоро вернулся в монастырь, продолжая размышлять об этом странном месте и его удивительных жителях.
Монастырь Сен-Реми (именно так называлась эта печальная обитель, затерянная в сельской глуши) и вправду был местом необычным.
Старинные легенды утверждали, что первая церковь на этом месте была воздвигнута еще в те древние и варварские времена, когда языческие земли только начали покрываться христианскими храмами. Благочестивые ирландские миссионеры, вдохновленные высоким примером святого Коломбана и святого Галла, отправлялись в долгие и опасные путешествия, чтобы нести свет своей веры в самые отдаленные уголки Европы. Вскоре и некоторые местные аристократы из Артуа, Намюра и Эно, воодушевленные проповедями ирландцев, стали отрекаться от своих богатств и удаляться от мира. Возможно, одним из таких отшельников и был таинственный святой Ремигий, имя которого теперь носил монастырь. По правде сказать, никто в здешних краях, включая и самих монахов, уже не помнил, кем был этот святой человек и какими чудесами он прославился…
В эпоху клюнийской реформы, пришедший в валлонские земли из Франции, монастырь Сен-Реми тоже оказался захвачен этим мощным движением. Повсюду вспыхнуло стремление к очищению погрязшего в роскоши и пороках духовенства. Стремление к чистоте, аскетизму и абсолютному отречению от мира… Мрачное, черное одеяние клюнийцев стало выразительным символом этого отказа от всего земного… То были времена нескончаемых кровавых распрей своевольных сеньоров, времена «божьего мира» и первых Крестовых походов.
В XII столетии началось новое движение за очищение церкви. По воле фанатичного и строгого святого Бернара, отвергавшего сияние витражей, как и любое другое проявление красоты, в Европе выросли скромные обители цистерианцев и премонстрантов.
Вслед за ними, в XIII веке, сердца верующих стремительно завоевали нищенствующие ордена братьев францисканцев и доминиканцев. Они стремились ни к отречению от мира и уединению, а в гущу людских толп, неся свое учение испорченным и скептичным горожанам. Новые ордена были встречены с радостью и воодушевлением, тогда как старые обители и капитулы вызывали лишь ненависть и презрение своими земельными богатствами, роскошью и развязным поведением монахов.
Ни одно из этих новых веяний не коснулось монастыря Сен-Реми. Правда, в XIII веке, благодаря щедрости какого-то местного сеньора, он был перестроен в соответствии с новой архитектурной модой, но в остальном жизнь братьев осталась прежней. Здесь продолжали носить мрачные черные одежды, петь хором и отгораживаться от внешнего мира…
Старые ордена не без основания обвиняли во владении огромными земельными богатствами и другим имуществом. Таких монастырей было много. Однако, у монастыря Сен-Реми никаких обширных владений не было. Все они давно принадлежали соседним сеньорам.
Затерянная в глухой и тихой, почти безлюдной местности, несчастная обитель служила оплотом разлагающей скуки и праздности. Монахи давным-давно не соблюдали ни обета молчания, ни обета послушания. Опытный и мудрый аббат, отец Франсуа, изо всех сил стоически боролся с ленью и капризами своих немногочисленных подчиненных. Напрасно. Серая, давящая тоска и бессмысленность существования постепенно начинала затягивать в свои сети и его деятельный ум и живую волю…