В монастыре молодому человеку жилось не так уж плохо. Конечно, бедность и аскетизм, царившие здесь, жесткая постель, простая пища и постоянный звон колокола в ночи были ему непривычны. Но все же, это была не тюрьма, а такое же человеческое жилище, как и всякое другое.
Отец Франсуа, который и с первой встречи выказывал Жилю явное расположение, продолжал относиться к нему с прежней теплой сердечностью. Брат Колен тоже разговаривал с приезжим довольно почтительно. Замкнутый, благочестивый Ульфар, погруженный в свои молитвы, почти не замечал гостя. Брат Ватье ни для кого не менял своеобразного стиля своего поведения. Вероятно, он не изменил бы своих странных привычек и манеры разговора и для самого графа де Леруа…
Что касается таинственного сарацина, соседство с которым сначала так тревожило Жиля, то постепенно, как это ни удивительно, он стал свыкаться и с языческим обликом монаха и с его непонятным поведением. Многое в действиях и словах брата Жозефа еще продолжало представляться загадочным. Загадочны были его жесты на рассвете, загадочны были изорванные рисунки и внезапные вспышки гнева. Да, сарацин был груб, относился к гос-тю равнодушно и презрительно, он был вспыльчив и непредсказуем. Но он был крещен, в монастыре с ним обращались, как с принявшим христианскую веру, а значит он не был злой и свирепой нечистью, идолопоклонником и неверным. Страх и неприязнь к сарацину не полностью исчезли в сердце горожанина, да это было бы и невозможно, но все же он убедился, что его со-сед по келье не так жесток и опасен, как ему казалось раньше.
Знакомство с жителями замка де Сюрмон внесло некоторые развлечения и надежды в монотонное существование Жиля. Мессир Анри был с ним вежлив, но, в сущности, проявил мало интереса. Зато посещение замка дало горожанину приятную возможность проводить время в милых беседах с дочерьми сеньора де Сюрмона. Вернее, только с одной из них. Мадемуазель Бланш была сдержанна и молчалива, она мало говорила со всеми, и для Жиля не делала исключения. Впрочем, горожанина это не печалило. Бланш слегка пугала его своим холодным и призрачным обликом и казалась не по годам взрослой и грустной. В ее присутствии молодой человек немного терялся. Когда же девушка выходила из залы, он мог говорить гораздо живее и свободнее.
Зато прелестная и жизнерадостная мадемуазель Клэр влекла его своей нежной юностью и чарующим блеском. Если бы только это позволяли приличия, он мог бы часами оставаться рядом с ней, восторженно рассказывая о городских забавах, величии огромных соборов, блеске валансьеннского двора… Юная девушка слушала его с широко раскрытыми от удивления и наивного восхищения глазами. Она расспрашивала о шумной городской суете, о великолепных нарядах придворных дам, о богатстве и пышности графского двора.
- Ох, только бы мне разок увидеть такую удивительную пышность и красоту! – простодушно восклицала она. – Все эти длинные, яркие шлейфы… Эти чудесные увеселения, игры, фонтаны! За такое счастье я не пожалела бы ничего на свете! А что можно увидеть в нашем замке? Только старые, ржавые мечи да чепец мадам Жанны. Скука смертная!
Горячие отзывы Клэр казались Жилю дель Манжу признаком явной благосклонности девушки к нему. Ей было весело в его обществе, она охотно и очень мило говорила с ним. Это несказанно радовало молодого человека. Клэр казалась ему ангельским и трогательным существом, которое злая судьба забросила в глухое и мрачное место. Он полагал, что младшая мадемуазель де Сюрмон достойна блистать при графском дворе в дивном и чарующем ореоле своей невинности, молодости и красоты.
Они проводили вместе чудесные часы: во дворе замка, залитые алыми лучами заката, у раскрытого окна, глядя на ровную, манящую линию горизонта, в пустой, холодной зале, склонив головы друг к другу… Так расцветал хрупкий цветок нежных чувств среди старых камней древнего замка… В такие минуты Жилю казалось, что им пели ангелы.
Потребовалось не так много коротких и приятных встреч, чтобы молодой человек почувствовал себя горячо влюбленным в прелестную Клэр.
Да, он и раньше знал, что такое любовь. В юности, будучи еще студентом, он был очарован красотой и изящными манерами сестры одного богатого патриция10. Он встретил даму в соборе и, плененный ее грацией и скромностью, добился тайного свидания. За одним свиданием последовали и другие, а потом и пылкие признания, и вечера, полные любовных безумств…
История пламенных чувств Жиля длилась ровно до того дня, пока он не окончил свою учебу, и дядя не призвал его к себе на службу. Молодой человек очень сожалел, что покидает свою возлюбленную, но ослушаться строгого приказа дяди было невозможно.
Однако то, что Жиль испытывал к юной и нежной Клэр было совершенно иным. Всей душой ему хотелось взять девушку под свою защиту, вырвать ее из этого гнезда варварства и деревенской скуки, открыть для нее жизнь, полную дивного блеска и чудесных радостей… Быть может, когда-нибудь назвать ее своей женой…
Препятствий для исполнения этой радужной и благородной мечты было много. Мадемуазель де Сюрмон была из бедного, но все же из дворянского рода, а Жиль знал, как напыщенные сеньоры гордятся своим древним происхождением. Даже среди нищеты они превыше всего ценят свой родовой герб, меч и шпоры, весь этот блестящий, но бесполезный хлам… Благородный мессир Анри вряд ли позволит своей дочери вступить в брак с простым горожанином, даже если он и подарит ей более счастливую и яркую жизнь…
И все же, Жиля не оставляли смутные надежды на лучшее. Да, благо-родство рода и дворянское происхождение значат много. Но разве мало значит настоящая, искренняя любовь, которую не пугают препятствия и невзгоды, которая способна хранить верность и ждать счастливого часа, которая жаждет дать защиту и спасти от горьких несчастий мира добрую и невинную душу?
10 Патриции – богатые горожане, принимавшие участие в управлении городом.
========== XII Старый воин ==========
Благородный дворянин
Сам не пишет, помня чин:
Челядь есть на то простая,
А рука его честная
Знает только меч один.
Виктор Гюго «Турнир короля Иоанна»
Товарищи! Сплеча рубите мавров,
Чтоб песнь о нас позорную сложить
Не мог никто. Всевышний не за мавров.
Ведь наше дело правое – святое, -
Худой пример я не подам друзья!
«Песнь о Роланде»
Так Сид, хотя он враг раздора,
Ворчит, с боязнью незнаком,
И лижет своего сеньора
Шершавым львиным языком.
Виктор Гюго «Романсеро Сид»
Мессир Анри де Сюрмон не имел ничего общего с теми богатыми и знатными сеньорами, которых окружает пышный двор и толпа угодливых вассалов, которые одеваются в роскошные одежды из бархата и атласа, и выступают в поход, осененные тучей ярких, трепещущих на ветру, штандартов.
Он был всего лишь простым, бедным и скромным деревенским дворянином. Род его никогда не блистал ни богатством, ни знатностью, ни древностью. Зато отличался другими ценными добродетелями: храбростью и отвагой в военных походах, благочестием и верной службой своим благородным сюзеренам.
Предки мессира Анри веками приносили оммаж сеньорам из графского дома Леруа. В конце концов, служба этому богатому и могущественному роду превратилась в освященную временем традицию, которую очень почитал и сам сеньор де Сюрмон.
Он без долгих размышлений принес тесный оммаж сначала отцу Гильома де Леруа, а потом и ему самому, глубоко почитал своего господина и служил ему с большим рвением и усердием. Мессир Анри питал огромную благодарность к роду графа де Леруа за те милости, которыми были осыпаны его предки. Ведь когда-то они были простыми, безземельными рыцарями, не имевшими иного достояния, кроме блестящих шпор, тяжелого меча и незапятнанной чести… Именно сеньоры из рода Леруа впервые наделили этих доблестных воинов землей за добрую службу.