- Но я не Иса и не праведный халиф Али, - с горькой улыбкой ответил он.
- Умоляю, услышьте меня! Каждый человек может стать милосердным и великодушным. Великий Саладин отпускал на волю женщин и детей…
- Как Пророк отпускал на свободу рабов, - подхватил сарацин. – Можно подумать, что ты всеми силами стараешься открыть для меня двери рая. Увы, слишком поздно…
- Я не хочу открыть вам двери рая. Мне и самой поздно туда стучаться… Я только хочу излечить вашу мучительную боль. Это мое единственное желание! Как это странно… Иногда я зла на весь мир. Но бывают минуты, когда мне хочется отдать свое сердце, чтобы излечить боль каждого живого существа…
- Ты еще ребенок. Ты ничего не понимаешь. Твои нежные грезы увянут скорее, чем весной опадает яблоневый цвет… В этом темном мире нет места доброте и милосердию.
- Но в моей душе есть! – горячо возразила Бланш.
- Ты устала? – спросил он вместо ответа.
- Да, - искренне ответила девушка.
За все то время, пока она знала своего учителя, он впервые спросил о том, что она чувствует…
Луна и звезды почти скрылись за набежавшими черными тучами. Тьма стала непроглядной. Одинокие, обледенелые деревья попадались все реже и реже. Поднялся ветер. Снег теперь срывался с высоты часто-часто. Его неровные потоки причудливо смешивались и перекрещивались в воздухе. Широкая равнина убегала в страшную, невидимую даль. Величественный замок графа де Леруа, сверкающий всеми красками ночного праздника, остался далеко позади. Бескрайний, полночный мир казался ледяным и пугающим. По заснеженному полю одиноко блуждали язычник в монашеской сутане и девушка в белом платье, но в их сердцах не было ни капли ночного ужаса и страха…
========== XXIII Откровения ==========
Und willst du mich finden,
dann haltr’ mich nicht fest.
Ich gebr’ meine Freiheit nicht her.
Und willst du mich binden,
verlaßr’ ich dein Nest,
und tauch wie ein Vogel ins Meer.
Ich gehör nur mir. Elisabeth
И если ты захочешь меня найти,
то не держи меня крепко.
Я не отдам мою свободу.
И если ты захочешь меня связать,
то я покину твое гнездо,
И брошусь, как чайка в море.
«Я принадлежу только себе». Мюзикл «Элизабет»
Стреляй. Стреляй сюда. И за несколько минут
вся эта суматоха, боль – все утихнет. Или сюда.
И тогда воспоминания, любовь, желания и сама
жизнь исчезнут в один миг. Без мучений.
Индийский фильм «Демон»
Наутро после шумного праздника в замке Леруа, в келью отца Франсуа явился брат Колен. На этот раз он не принес с собой ни бумаг, ни чернил. Однако, сосредоточенное и почти суровое выражение его спокойного лица говорило о том, что к аббату его привели важные и серьезные дела. Настоятель выглядел рассеянным и усталым после бессонной ночи, но, тем не менее, согласился выслушать брата Колена.
- Мне нужно обсудить с вами некоторые важные вещи, - туманно начал монах.
- Я готов вас выслушать, дорогой друг, - отвечал отец Франсуа, глядя в окно скучающим, невидящим взглядом.
- Сегодня брат Жозеф вернулся в монастырь только под утро. Кроме того, мне показалось, что он был пьян…
Аббат резко повернулся к брату Колену. Его скука и рассеянность про-пали в тот же миг, как только разговор коснулся сарацина.
- Но вам же хорошо известно, что вчера мы были на празднике у графа Леруа. С каких пор вы так ревностно следите за исполнением устава, что осуждаете нас даже за редкое и по сути невинное развлечение? Если бы я услышал подобные упреки от Ульфара, я не был бы удивлен. Но вы, брат Колен… Всем известен ваш здравый смысл и терпимость к человеческим слабостям. Вы же понимаете, что мы должны поддерживать хорошие отношения с государем. Он всячески возвеличивает наш монастырь и делает щедрые пожертвования, благодаря которым наша несчастная обитель еще окончательно не рассыпалась в прах и не исчезла с лица земли! Да, я противник роскоши. Но здесь речь не об излишествах, а о самом необходимом…
Брат Колен сделал протестующий жест.
- Нет, не горячитесь напрасно, святой отец. Я всецело разделяю ваши тревоги за судьбу нашего бедного монастыря. И только забота о его доброй славе побудила меня начать этот неприятный разговор. Мелкие нарушения устава меня не волнуют. Но поведение брата Жозефа… это уже не мелкие нарушения. Его безумные и дикие поступки бросают тень на всю нашу братию. Ему можно было бы простить многие грехи. Но эта его странная склонность выставлять напоказ свои необдуманные поступки! Эта его манера говорить всем грубости в лицо, будь то даже знатные и благородные сеньоры…
- Прошу вас, Колен, - горячо прервал его настоятель. – Будьте снисходительнее к его беспокойному нраву. Жозеф – художник. Им свойственно совершать безумства.
- Ульфар – тоже художник. Но он ведет себя вполне прилично, - холодно возразил монах.
На несколько мгновений в комнате повисло тяжелое молчание.
- Хорошо, - сдался наконец аббат. – Что он натворил на этот раз? В чем вы его обвиняете?
- До меня дошли слухи, что он покинул праздник в самом разгаре и увел с собой одну из дочерей сеньора де Сюрмона. Не слишком-то прилично и не слишком вежливо гулять по ночам с благородной девицей. И ради этого убегать с графского праздника без извинений и объяснений.
- О чем вы говорите? Жозеф – воспитатель бедных девушек. Я уверен, что он всего лишь проводил мадемуазель де Сюрмон до замка. Его долг – заботиться о юных девушках.
- Я в этом не сомневаюсь, - резко ответил брат Колен. – Как вы не понимаете! Меня нисколько бы не заботили его сумасшедшие выходки, если бы они не вредили славе нашей обители. Да, я способен понять и простить многие человеческие грехи. Люди слабы и неразумны. Но почему брат Жозеф не может окутать свои поражающие приличное общество приключения завесой тайны? Зачем ему непременно выставлять свои дикие капризы на всеобщее обозрение? Ведь тем самым он наносит непоправимый ущерб всем нам и нашему святому монастырю!
- Боже мой! – воскликнул отец Франсуа. – Мне хорошо известно все это. Но чего вы от меня хотите?
- Хочу, чтобы вы проявили суровость к брату Жозефу. Впрочем, о чем я говорю? – задумчиво произнес брат Колен, как бы обращаясь к самому себе. – Вы готовы проявить ее к кому угодно, но только не к нему…
Взор настоятеля вспыхнул от гнева.
- Вы хотите сказать, - с жаром воскликнул он, - что я несправедлив?! Что мое особое отношение к Жозефу заставляет меня проявлять к нему преступную снисходительность?! Вы хотите сказать, что я слишком люблю его, чтобы наказывать за тяжкие проступки?! Что я плохо исполняю свои обязанности?!
Несмотря на вспышку настоятеля, брат Колен по-прежнему оставался спокоен.
- Вы сами это говорите, - ответил он, равнодушно пожимая плечами. – Если это не так, то почему тогда вы так взволнованны?
- Кто дал вам право осуждать вашего настоятеля?! Оставьте меня, я не желаю больше слушать ваши упреки!
- Я думал, - сказал Колен, вставая со стула и направляясь к двери, - что наша старая дружба и долгие годы нашего знакомства дают мне это право. Но оказывается, вам не нравится выслушивать правду, которая необходима для славы нашего святого дела…
- Постойте, - внезапно остановил его аббат, раздражение которого утихло так же быстро, как и вспыхнуло. – Вы правы, друг мой, вы совершенно правы. Я ослеплен своей любовью… Жозеф мне как сын… Я поговорю с ним. Я обязан быть суровым и справедливым, когда дело касается нашей святой веры. Благодарю вас, что напомнили мне о моем долге.
- Я надеюсь на ваше благоразумие, святой отец, - сдержанно ответил брат Колен и с поклоном вышел из кельи.
Немного успокоившись после жаркого спора, отец Франсуа вышел во двор монастыря и неожиданно увидел там Жозефа. Сарацин сидел под большим раскидистым деревом, обняв колени руками и низко опустив голову. Голые, узловатые ветви, чуть колеблемые зимним ветром, бросали на его растрепанные волосы неверные, пляшущие тени. Пугающая неподвижность и напряженная поза монаха говорили о глубокой задумчивости и печали.