Но эту тоску не могло погасить тепло ее белого, холодного тела. Теперь этого ему было слишком мало. Каждую минуту он с болью думал, чем она занята, что делает в этот час, с кем она говорит, кому улыбается… Отныне Юсуф хотел, чтобы каждое ее движение, каждый звук ее голоса, каждый легкий вздох принадлежали ему! Он хотел узнать о ней все. Хотел видеть, как она плачет и смеется. Услышать, что она думает о только что прочитанной книге. Узнать, что она чувствует, глядя из окна на алое, закатное небо. Он жаждал быть рядом с ней, когда она ложится спать, и когда в ее зрачках пляшут первые лучи рассвета. Он хотел разгадать эту тайну. Он хотел выпить ее до дна…
Бланш властно вторгалась в его мрачную жизнь и навеки перевернула ее. Каждое мгновение его мозг разрывали мысли о ней. О чем бы он не думал, что-то упорно возвращало его истерзанный рассудок к размышлениям о девушке. Это причиняло ему острую, жгучую боль. Юсуфу казалось, что каждый сосуд в его мозгу охвачен жарким пламенем. Но он не мог от этого излечиться. Заканчивая витраж, он думал о той, которая его вдохновила. Садясь за стол, гадал о том, что делает в эту минуту она. Читая на закате намаз, представлял, как она молится в своей старой часовне…
Все в мире потеряло свои привычные и четкие очертания. Все стало зыбким и бессмысленным. Его не интересовало больше ни одно событие, ни один разговор. Люди и предметы перестали существовать и превратились в холодный и чуждый кошмар. Значение имел только каждый ее шаг. Вне этого ничего не имело ценности и смысла.
Юсуф постоянно чувствовал ее незримое присутствие. Он не видел и не слышал ее, но знал, что она находится где-то рядом. Ему часто казалось, что она стоит за спиной и молча смотрит на него своими сверкающими глазами. Порой он улавливал ее смутное отражение в своих стеклах. Иногда ему чудилось, что его касается легкое дыхание. Бланш стала не просто частью его жизни. Она стала частью его существа! Он чувствовал ее в каждом своем вздохе. Она струилась в его крови… И это повергало Юсуфа в ужас!
Любой другой человек на его месте давно бы понял, что он влюблен в девушку. Но Юсуфу эта страшная истина открылась лишь после их волшебной, ночной прогулки. То, что случилось с ним было слишком неожиданно и невероятно! Так значит вот что называют любовью! Значит вот как возникает желание провести всю свою жизнь у ног одной-единственной женщины… И закат превращается в рассвет, а вечность – в единое мгновенье… Неужели же все то, о чем говорится в старинных легендах, чистая правда?! Неужели на свете есть безумные существа, для которых жизнь друг без друга бессмысленна и невозможна?.. Как могло это случиться?! Как могло наконец посетить его то невероятное, то единственное, то живое, во что он упорно не верил на протяжении всей своей одинокой, безрадостной жизни?..
Но разве мог он надеяться, что Бланш полюбит его? Его, отверженного безумца и преступника, его, жалкого, озлобленного, умирающего человека? Его, ужасного, отвратительного сарацина! Он вспоминал, какой белоснежной, какой светлой была ее юная, прекрасная кожа, и глядя на свои смуглые руки, готов был рыдать от безумного отчаяния! О, если бы под ее кожей было хоть немного крови, он смог бы стать к ней хотя бы на единый шаг ближе! Но она была такой ослепительно, такой невероятно белой!..
Юсуф видел, что девушка относилась к нему с глубоким состраданием. У нее было доброе сердце. Но ему не нужно было сострадание. Ему нужна была она сама. И больше ничего в мире.
Нахлынувшее на него с чудовищной силой чувство потопило под собой страшные картины прошлого, его нынешние серые будни и даже заставило потускнеть чарующий блеск его горячо любимых витражей…
Действительность больше не причиняла ему боль. Действительности больше не существовало. Существовала только Бланш и его мучительное, неугасимое чувство к ней. Все остальное больше не имело и тени смысла.
Лежа один во мраке, Юсуф не переставал размышлять об этом. Все его чувства, все его эмоции были напряжены до предела. В этом лихорадочном состоянии любой звук, любая вспышка света резала по нервам, как острие наточенного кинжала. Глаза невольно закрывались, но он с усилием продолжал пристально вглядываться в окружающую тьму. Постепенно воспаленный взор Юсуфа начал различать во мраке какой-то светлый сгусток, похожий на блик лунного света. Бледное пятно медленно, но верно начинало приобретать все более и более четкие очертания. Внезапно его расширенные зрачки разорвала вспышка света, и вся кровь застыла в нем! Загадочное сияние превратилось в силуэт девушки. Это была Бланш. Из тьмы явственно выступала ее стройная, хрупкая фигура, и адские глаза зловеще горели на мертвом, неподвижном лице… Юсуф шарахнулся к стене, всей своей потрясенной душой желая, чтобы она расступилась позади него и укрыла от дьявольского видения! Сердце упало в неизведанные, бездонные глубины. Руки и ноги были ледяными, как у мертвеца. Холодный пот покрыл все тело. Жгучий страх разрывал горло, но он не имел в себе сил ни крикнуть, ни двинуться с места, ни даже закрыть глаза, чтобы спастись от жуткой, непрошенной гостьи… А она продолжала стоять на месте и глядеть на него со злым, замкнутым выражением, без единого движения, без единого звука… Юсуфу казалось, что прошла вечность, и он провел в аду тысячу лет, а она по-прежнему не уходила. Но прошло не больше мгновенья, и в тот же миг светлый силуэт рассеялся без следа…
В диком, нечеловеческом ужасе, он вскочил со своего ложа и, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг, задыхаясь, бросился прочь из темной кельи, которая скрывала в своих стенах таких зловещих и мрачных призраков!
___________
Наутро брат Жозеф не пришел на мессу. Монахи были обеспокоены и встревожены. В келье его тоже не оказалось.
- Вот они, горькие плоды вашей снисходительности к нему, - сказал брат Колен аббату. – Я уверен, что это очередная дерзкая выходка Жозефа.
- Я молю Бога, чтобы вы оказались правы! – в отчаянии отвечал отец Франсуа. – Пусть лучше это будет его новым безумством, лишь бы с бедным мальчиком ничего не случилось!
- Да что с ним может случиться? – равнодушно вставил Ульфар. – Это все козни дьявола. Я предупреждал его, чтобы он ревностнее усмирял свой непокорный дух, а он меня не слушал. Не удивлюсь, если черти утащили Жозефа вместе с его безумными художествами!
- Да замолчите же ради всего святого! – перебил его аббат. – Быть может, он решил пораньше отправиться в замок сеньора де Сюрмона…
В этот момент со стороны дворовых построек показался брат Ватье и, подойдя к отцу Франсуа, торжественно изрек:
- Он там.
- О Господи, Ватье, однажды вы убьете меня! Где там?!
- В сарае.
Когда монахи отворили дверь указанного им братом Ватье сарая, их глазам предстала странная и жутковатая картина. Сарацин сидел в самом темном углу, поджав под себя ноги и крепко прижавшись к деревянной стене. Из-под расстегнутой, ужасно измятой сутаны выглядывала белая нижняя одежда. Волосы были растрепаны. Блуждающий, горящий взор – совершенно безумен. Дрожащими пальцами он упрямо рвал сухие травинки, устилавшие пол.
- Силы небесные! Что я вижу?! – воскликнул отец Франсуа, бросаясь к Жозефу.
Тот встал ему навстречу и взглянул на аббата расширенными, остановившимися глазами, в которых не было ни единой разумной мысли.
- Это правда… Видения… Ад… Брат Ульфар говорил правду… Они приходят по ночам… О! Было так темно! Она была ужасна! Ах, мне так хочется уйти далеко отсюда! Подальше от страха…
Произнеся эти бессвязные, пугающие слова, сарацин без чувств упал к ногам настоятеля…
========== XXV В часовне ==========
А между тем вы полны нежности и милосердия,
вы сияете благостной кротостью, вы так пленительны,
добры, сострадательны и прелестны.
Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»
Тут она запнулась… поток слез хлынул у нее из очей,
и в нем захлебнулись ее слова:
- Это ты, ты, Медард, это тебя я так неизреченно люблю!