- Признаюсь вам, вы правы, как никто другой. Тяжелый аромат этой давящей роскоши душит и убивает меня! Даже такое презираемое и отверженное создание, как вы, - художник, сарацин, - все же счастливее меня… Я раб убийственных условностей моего двора. Я раскланиваюсь с моими придворными, как бездушная кукла. Но иногда мне кажется, что мое парадное блио усеяно острыми иглами, которые раздирают мое бедное тело… Увы, оно не принадлежит мне, как не принадлежит ее любовь раскрашенной куртизанке! На моих устах играет улыбка, когда в сердце отточенные кинжалы!
Обычно столь невозмутимый и ровный голос графа дрогнул. Он опустил голову и оперся на ручку кресла, борясь с внезапно нахлынувшими чувствами.
- Да, я счастливее вас, - задумчиво произнес Жозеф. – Я хотя бы могу искренне рыдать, когда стекла горя режут мою истерзанную душу… И я не променял бы этого блага на все троны мира. Мне не нужен дурман славы. Не нужны почтительные поклоны. Не нужны коленопреклоненные льстивые придворные с ядом в сердце. Мне нужны мои витражи и мои краски. Государь, вы обвешаны паутиной условностей, а я свободен, как северный ветер! Я был бы безумцем, если б вздумал обменять мою старую, протертую сутану на ваши пышные наряды.
- Вы очень самонадеянны, Жозеф, - прервал его граф Леруа. – Не забывайте, что ваша свобода находится в моих руках. Если вы будете слишком непочтительны к вашему государю, он может отнять ее у вас…
- И бросить меня в темницу, как дикий барон де Кистель? – спросил сарацин, глядя прямо в глаза знатному сеньору. – Что ж, конечно, вы это можете. Но попробуйте отнять у меня мои фантазии и мои восторги, мои безумные сны и великие замыслы! Как хрупкий цветок, они будут цвести и среди ваших тяжелых решеток… Вы свободны. Ваша воля равна закону. Вы можете идти, куда пожелаете. Но ваша душа заключена в клетке вашего двора и ваших предрассудков. Мой дух, напротив, может парить в небесных просторах, за какой бы крепкой решеткой не находилось мое жалкое тело… Посреди ваших манерных танцев, раскрашенных дам и пустых развлечений вы каждый день умираете от скуки. Мои же безумные и извращенные фантазии художника дают мне такое нечеловеческое наслаждение, какого не испытал еще ни один государь на свете!
- Возможно, Жозеф, возможно, - согласился граф. – В ваших словах большая доля правды. Но скажите мне, для чего трудятся поэт или художник? Ради пустого развлечения? Беспощадное время развеет в прах жалкую мишуру их творений… Тогда как бессмертный труд государя! – тут холодные глаза сеньора Леруа вспыхнули вдохновенным огнем. – Труд государя так велик, тяжек и прочен, что останется в веках! Он создает королевства и возвышает их на недосягаемую высоту! Он разрушает владения и могущество своих врагов и владеет подчас целыми народами… Что такое художник в этом бурном, бушующем потоке? Лишь жалкая пылинка в руках мудрой вечности…
- Монсеньор, взгляните на это с другой стороны, - убежденно отвечал Жозеф. – Десятки империй были великими и могущественными, и все они рассыпались в пыль в единый миг! И что же осталось от них после падения? Их военная слава? Их величественные государи? Их пугающая и чудовищная роскошь? Нет. От них остались картины и статуи, свитки и книги. Смолкли голоса властителей и полководцев, но их поэты до сих пор говорят с нашими сердцами… Вы останетесь в вечности, благодаря вашим тяжким трудам и военным походам? Или потому, что я однажды запечатлел ваш образ на своем витраже? Нет ничего более хрупкого, чем прекрасный витраж. Но иногда он говорит, когда умолкли мечи и трубы. Да, нет ничего более хрупкого… Но нет и ничего более прочного в этом жестоком мире. Да, государям принадлежат огромные империи и королевства. Они говорят с целыми народами. Только владения художника еще просторнее. Он владеет всем миром и говорит со всеми людьми во Вселенной…
Жозеф умолк, потрясенный своими собственными дерзкими грезами. Молчал и граф де Леруа. Так сидели рядом, во тьме, художник и государь. А умирающие искры тихо падали на узорную решетку догорающего очага…
________________
Наутро брат Жозеф и граф Леруа в сопровождении огромного отряда вассалов, облаченных в сверкавшие на солнце тяжелые доспехи, остановились у мрачного замка барона де Кистеля. Несмотря на ворчание и ругательства барона, тяжелые решетки подземелья распахнулись от одного жеста могущественного государя, и измученный и отчаявшийся отец Франсуа оказался в объятиях своего преданного друга. Казалось удивительным и странным, что ангел свободы может принять вид столь непривлекательного и мрачного существа, каким был сарацин…
========== XXXI В разрушенном замке ==========
Где духу набраться,
Чтоб страх победить,
Рвануться, прижаться,
Руками обвить?
Я б все позабыла
С ним наедине
Хотя б это было
Погибелью мне.
И. В. Гёте «Фауст»
Sarah:
Einmal dachte ich,
bricht Liebe den Bann
Von Krolok:
Jetzt zerbricht sie gleich deine Welt
Beide:
Totale Finsternis
Wir fallen und nicht was uns hält
Totale Finsternis
Ein Meer von Gefühl und kein Land
Totale Finsternis. Tanz der Vampir
Сара:
Однажды я подумала,
Что любовь разрушит запрет.
Фон Кролок:
Теперь она разрушает твой мир.
Вместе:
Абсолютное затмение.
Мы падаем и некому нас удержать.
Абсолютное затмение,
Море чувств, но нет земли.
«Абсолютное затмение». Мюзикл «Бал вампиров»
Nos deux couleurs de peau
Comme
En un seul flambeau
Je veux t’aimer
T’aimer au risque de ma vie
La volupté. Notre-Dame de Paris
Два цвета нашей кожи,
Как в едином факеле.
Я хочу любить тебя,
Любить с риском для моей жизни!
«Наслаждение». Мюзикл «Нотр-Дам де Пари»
Прошло еще несколько недель. Прекратились холодные весенние дожди. Деревья покрылись причудливым флером первой листвы. В прохладном воздухе парил тонкий и резкий аромат свежих листьев. Дни стали теплее, но ночи все еще были холодными. Тихими вечерами капризная луна играла в прятки с пушистыми облаками. Ее неровный, сиреневатый свет озарял тонкие ветви деревьев, которые отбрасывали на землю узорные, замысловатые тени. По ночам желтый диск луны казался светлым пятном, нарисованным на фоне лилового неба. Иногда в природе стояла такая совершенная и хрупкая тишина, что ее легко нарушал даже шум крыльев вспорхнувшей с ветки птицы…
Ни один человек на свете все еще не догадывался о ночных прогулках Юсуфа и Бланш. А, тем более, о соединивших их странных чувствах.
А они все продолжали блуждать по ночным равнинам, без цели и без смысла. Как будто не существовало ни окружающего мира, ни замков, ни людей, ни времени, ни пространства. Как будто они могли бродить так целую вечность. Но им и не нужно было ничего, кроме друг друга и повисшего в бесконечности времени… Их мир был столь же мало реален, как волшебное царство призраков.
Но в одну из ночей в остановившемся времени и в безмятежности природы возникла трещина.
Резкий, холодный ветер ударил им в лицо. Набежали зловещие, черные тучи. Луна скрылась, и в мире тотчас стало темно и страшно. Жестокие порывы ветра пригибали к земле редкие деревья. Со всех сторон из тьмы грозили неведомые и таинственные ужасы…
В тот миг, когда их настигла злая буря, Юсуф и Бланш находились рядом со старыми развалинами Волчьего Логова. Они бросились туда. Забившись в самый темный угол, где еще была цела часть ветхой крыши, они сели на расстеленный сарацином плащ. Ища защиты от холода и ветра, Бланш крепко прижималась к своему возлюбленному и господину. Во тьме сверкали ее расширенные от страха зрачки…
- Ужасная ночь, - прошептала она. – В такую бурю все духи ада, должно быть бродят по земле.
- Такую ночь выбрал бы безумец, желая совершить зло, - отвечал сарацин.
Голос его звучал хрипло, огромные зрачки горели. Бланш слышала его тяжелое дыхание. Странное чувство тревоги овладело ей. Девушка сделала слабую попытку отстраниться от него, но Юсуф держал ее крепко, изо всех сил прижимая к себе. Одной рукой он резко и настойчиво пригибал ей голову, приближая ее лицо к своему. Он хотел вырвать у нее поцелуй, который она сейчас не думала дарить… Внезапно Бланш поняла все. Волна нечеловеческого ужаса захлестнула все ее существо. Изо всех сил она забилась в его руках, пытаясь вырваться. Но то были лишь последние судорожные движения птицы с перебитым крылом…