- О да, мне неведомы безумные причуды! Я не способен поддаваться слепым порывам чувства… Всем вам было нужно что-то исключительное, что-то гениальное, из ряда вон выходящее! А что было делать такому разумному и уравновешенному человеку, как я, среди сверкающих глаз и затуманенных голов, которые меня окружали?! Объясните мне! Если сможете… Разве я виноват в том, что не могу поддаваться минутным порывам?! Разве виноват, что Господь пожелал дать мне это простое лицо?! Эту заурядную внешность и холодную душу, до которых никому нет дела! Он дал мне великие замыслы, но не потрудился наградить ни красивым лицом, ни талантами, всем тем, что так легко пленяет воображение людей! Долгие годы я трудился в этой проклятой, затерянной в глуши обители, которую я ненавижу всем сердцем! Я поддерживал могущество Церкви, я управлял хозяйством и проделывал чудеса дипломатии… Без меня этот чертов монастырь давно бы сгнил и рассыпался в пыль при первом дуновении весеннего ветра! Мне место среди могущественных епископов, при дворе государей, на вселенских соборах, а я сижу в глухом лесу, среди волков и сумасшедших! Ужасная, несправедливая участь! Так, оказывается Господь вознаграждает за усердие!
Он умолк. Некоторое время слышалось только его взволнованное, нервное дыхание. Отец Франсуа в глубоком удивлении смотрел на своего старого друга и видел, как сквозь серый и невзрачный его облик проступали мучительные, похороненные на дне души давние страсти. Так бывает во время пожара, когда огонь, бушевавший внутри здания, наконец выбирается наружу и начинает неистово лизать окна и кровлю.
- Не думайте, что я сдамся так просто и скоро, - вновь заговорил Колен, немного успокоившись после своих тяжелых признаний. – Годы борьбы и трудов закалили мою волю и сделали ее железной. Наступит время, и эта бедная обитель пойдет по пути, который я ей предназначил…
- Да простит вам Господь ваше жестокое ослепление, - с глубокой горечью и состраданием произнес отец Франсуа. – Ибо страшны те жертвы, которые несете вы к престолу его…
Но брат Колен уже не слушал его. Он быстро набросил на лицо капюшон и вышел из кельи, неся под своей сутаной огромную тяжесть и разочарование всей своей безрадостной жизни…
Аббат чувствовал, что силы его иссякают с каждым мгновеньем. Он знал, что должен был в эти последние часы читать молитвы или обращаться к распятию, которое висело в его изголовье. Но вместо этого отец Франсуа поднял глаза и обратил свой взор к крохотному окошку, сверкавшему в ярко-розовых, заливающих всю комнату, лучах рассвета… Потому что она всегда обращала свой лик к солнцу. И он вспомнил укрывавшие его пылающее лицо черные волосы. Вспомнил безумный шепот и откинутое покрывало. Ее глаза. Ее руки. Ее алые, как гранат, губы. Единственные, короткие мгновения, которые имели смысл посреди холода и пустоты человеческой жизни… Вдруг ему показалось, что дивные волосы вновь касаются его щек. Всепоглощающая волна света и радости залила все его трепещущее существо, и в этом торжествующем потоке утонул мрачный, жестокий и ничего больше не значащий мир…
========== XL Государь и девушка ==========
Не удивляйтесь. Я люблю исповедоваться
женщинам. Это моя слабость. И к тому же,
мне нужно попытаться себя убедить, что мне
еще доступны чувства, хоть я уже не чувствую
ничего. Мир уже почти не прикасается ко мне.
И это возмездие, ведь я сегодня вижу, что в
продолжение жизни я едва касался мира.
А. де Монтерлан «Мертвая королева»
Каждый год весна одна и та же, но мне
кажется, что каждый раз она приходит впервые.
А. де Монтерлан «Мертвая королева»
Taaffe:
Du hast dich selber ums Glück gebracht!
Mary:
Fahr’n Sie zur Hölle, mein Herr!
Ich bin zu allem bereit!
Wenn das Schicksal ihn ereilt. Rudolf
Тааффе:
Ты сама у себя отобрала счастье!
Мэри:
Провалитесь вы в ад, мой господин!
Я ко всему готова!
«Когда судьба его настигнет». Мюзикл «Рудольф»
Гордый, изящный и блестящий монсеньор Гильом де Леруа медленно и задумчиво расхаживал по небольшой приемной зале в замке де Сюрмон. Рассеянным взглядом он окидывал унылый пейзаж, открывавшейся за окном, и старые, выцветшие шпалеры, украшавшие стены.
Странные мысли мелькали в голове надменного государя. Ему доложили, что мадемуазель де Сюрмон хочет ответить отказом на его почетное предложение. Это казалось графу до того нелепым и забавным, что легкая улыбка невольно трогала уголки его тонких губ. Несомненно, эта бедная и невоспитанная девушка еще ребенок. Она толком не понимает, чего от нее хотят. Сеньор де Леруа всегда был любезным и изящным кавалером. Он привык вызывать восторженные улыбки на лицах прекрасных дам. Только поэтому он снизошел до свидания и разговора с этим прелестным и наивным созданьем.
Дверь в залу тихо отворилась. Граф обернулся и увидел молодую девушку в простом, светлом платье. Она была небрежно причесана, на лице не было красок. Словом, девушка никак не приготовилась к приему столь важного и высокого гостя.
Подойдя к государю, она поклонилась спокойно и просто, без тени восхищения и без тени страха. Ее глубокие, темные глаза смотрели сосредоточенно и печально. Улыбка не трогала юные губы.
Изысканным, придворным жестом граф пригласил девушку сесть. И только потом сел напротив, глядя на нее мягким и чуть насмешливым взглядом.
- Вблизи мадемуазель кажется мне еще более прелестной, чем на балу.
Надеясь расположить к себе это дикое дитя, эту настороженную птичку, сеньор де Леруа начал беседу с искреннего и приятного комплимента.
- Это странно, - просто и так же искренне ответила Бланш. – Потому что государь кажется мне таким же, как и был. Однако, в тот вечер на празднике я не думала, что нам доведется познакомиться ближе…
- Я очень рад нашему знакомству. Мы могли бы стать добрыми друзьями и узнать друг друга получше… Для этого у нас будет много времени.
- Иногда людям не удается узнать друг друга и за целую жизнь, - серьезно возразила она.
- Не делайте вид, что не понимаете меня, милое дитя, - с нетерпеливым жестом прервал ее государь. – Я говорю вам о том, что вскоре вы поселитесь в моем замке и станете мне доброй и послушной дочерью.
- Я уже сказала, монсеньор, и повторяю еще раз: это невозможно.
Темные глаза смотрели спокойно и пристально. Голос был недетским и серьезным. На мгновенье в зрачках государя молнией промелькнуло что-то похожее на удивление.
- Мадемуазель, - медленно и задумчиво произнес он, - должно быть, вы не понимаете, о чем идет речь. Вы обязаны согласиться.
- Этого не будет, - все так же решительно прозвучало в ответ.
Сеньор де Леруа решил сменить тактику:
- Хорошо. Но объясните мне, что же вас удерживает от заключения такого выгодного и блестящего брака? Вы войдете в знатную и безупречную семью, вы возвысите вашего старого отца…
- Мне все это известно, монсеньор, - мягко остановила его девушка. – Но у меня уже есть мой повелитель и возлюбленный…
Легкая тень пробежала по красивым чертам графа.
- Вот как… И кто же этот счастливый человек, которому удалось похитить сердце такой очаровательной и милой девушки?
- Его зовут Юсуф, - мечтательно проговорила Бланш, и ресницы ее затрепетали, а лицо странно просветлело.
- Неужели вы говорите о сарацине, о брате Жозефе? – воскликнул государь, не в силах подавить первого порыва удивления.
- Каждое мгновенье я говорю и мечтаю лишь о нем, - тихо отвечала она.
- Поистине у женщин бывают странные причуды, - глядя в пустоту заключил сеньор де Леруа. –Дитя мое, мне нет дела до того, кого вы любите. Любить можно хоть сарацина, хоть монаха, хоть оруженосца. Но благородная девица должна выйти замуж за равного ей сеньора. А это значит, что вы будете женой моего сына. Я милосерден и мягок. Я легко прощаю людям (а особенно юным девушкам) их грехи и глупости. Я даю вам слово, что ни разу не вспомню о вашем прошлом, каким бы оно не было, и ни разу ни в чем вас не упрекну. Так же поступит и мой сын.