Шторм понял, что это для него полный провал. Он интуитивно чувствовал, что со Столешиным не удастся договориться, но все-таки сделал отчаянную попытку и засветился. Надо было что-то немедленно предпринимать, потому что в глазах врача отразилось неприкрытое подозрение.
— Вы можете посидеть здесь пару минут, пока я не вернусь? — овладев собой, спросил он.
Получив согласие эксперта, он вышел из кабинета и, отыскав Малышева, обрисовал положение, в котором они оказались.
— Надо немедленно что-то делать, — чеканил каждое слово полковник. — Если еще и прокуратура будет сюда приплетена, то нам точно не сносить головы!.. Черт, то комиссия, то прокуратура! — выругался он.
— Я ума не приложу, что можно предпринять, — признался Малышев. — Надо было сразу кончать Каравайцева, а не тянуть! Не послушал я вас.
— Ты вот что, Слава, — обратился полковник на «ты» к Малышеву, — сейчас иди в мой кабинет и постарайся заговорить Столешину зубы! О чем угодно говори, но до моего возвращения не вздумай отпускать, понял?!. Я скоро вернусь!
У Шторма мгновенно созрел план, как поступить со Столешиным, и он, не раздумывая больше ни секунды, отправился к Тонкому в питомник. Ветеринар встретил его удивленным возгласом приветствия, так как они расстались не больше получаса назад.
— Вы никак уже успели соскучиться по мне, Алексей Николаевич? — спросил он.
Но у полковника не было настроения шутить. Осмотревшись и не увидев Камила, он сразу перешел к делу. Кратко изложив ему суть разговора со Столешиным, он спросил:
— Ну как, Станислав Григорьевич, поможете? Одна надежда на вас! Если Столешин завтра отправит заключение о смерти в прокуратуру, то не только я, но и вы поедете в каталажку, хотя никакого отношения к гибели Каравайцева не имеете!
Тоцкий почувствовал в словах Шторма неприкрытый шантаж, и ему не оставалось ничего другого, как согласиться. Через несколько минут начальник колонии вернулся в свой кабинет и предложил судмедэксперту пройти с ним в «одно место», где якобы найдены следы крови и необходимо быстро провести краткий осмотр помещения. Столешин был удивлен таким предложением, но просьбу полковника выполнить не отказался, поскольку и такая работа входила в обязанности эксперта. Пройдя в питомник в сопровождении Тоцкого, офицеры показали Столешину пустую вольеру, где якобы обнаружены пятна крови. Как только судмедэксперт переступил порог клетки, металлическая дверь с громким лязгом захлопнулась за ним, и он испуганно улыбнулся.
— Что это значит, Алексей Николаевич? — стараясь подавить волнение, спросил Столешин.
— А это мой ответ вам, Борис Михайлович, на ваш отказ выполнить мою просьбу, — процедил сквозь зубы Шторм. — И теперь боюсь, что ваша жена останется вдовой, а ваших троих детей кормить будет некому!
— Чего вы добиваетесь?! Чего вы хотите от меня? Ведь это невозможно выполнить!
— Теперь мы от вас уже ничего не хотим, — усмехнулся полковник.
Они с Малышевым вошли в пустующую вольеру напротив и стали следить за действиями ветеринара, который уже привел здоровенных псов из дальних вольер. Собаки своим видом напоминали волков, только размерами были чуточку больше. В холке их рост достигал почти метра, шерсть была черной, как у немецких овчарок, но с большими светлыми проплешинами, а пасти, как успел заметить Шторм, раскрылись в неестественном для собак смеющемся оскале. Столешин уже понял, что его ждет, и с ужасом смотрел, как Тоцкий открывает дверь его вольеры. Собаки не спеша бесшумно вошли в клетку и уставились на свою жертву, ожидая команды хозяина. Судмедэксперт попятился назад, и его последние слова были: «Теперь я понял, какие это волки!» Собаки в считанные секунды разорвали его, оставив нетронутым только лицо врача. Ветеринар не хотел уродовать лицо Столешина и дал команду животным не трогать эту часть тела. Удивительно, но Тоцкий вместо словесных команд пользовался целым арсеналом посвистываний, и собаки слушались его безупречно. Во время нападения, когда у них на загривках шерсть встала дыбом, они поменяли свой цвет из черного на светло-серый. Перед глазами Шторма и Малышева не собаки, а самые настоящие волки разрывали тело судмедэксперта. Дав возможность животным отгрызть и съесть конечности, а затем распотрошить живот жертвы, ветеринар отрывистым свистом отогнал их от тела Столешина и загнал в те вольеры, откуда привел. Вид окровавленных пастей, с которых не сходил смеющийся оскал, был ужасен, и когда полуволки-полусобаки проходили мимо клетки, где находились полковник и капитан, те отпрянули назад, хотя видели, что животным их не достать, да и без команды, как они поняли, звери не бросаются. И все-таки страх они испытали жуткий. С не меньшим страхом они смотрели на Тоцкого, для которого, похоже, такое зрелище было не в диковинку. Для врача-ветеринара действительно оно было самым обычным делом, так как своих животных он натаскивал на специально изготовленных человеческих чучелах, конечности и внутренности которых он заполнял кровью, приобретенной у жителей поселка, забивающих скот и заготавливающих мясо на зиму. Помимо этого, иногда Камил, надевая защитную амуницию, выполнял роль живой приманки. Кровь, немного разведенная водой, тоже использовалась в этом случае.
— Теперь вы стали свидетелями очень редкого зрелища, — сказал полковник Малышеву, когда животные исчезли. — Надеюсь, вы понимаете, что подобная тайна не может быть разглашена?
Но капитан был настолько ошарашен, что не смог членораздельно ответить и только тряс головой, давая понять, что второй раз повторять ему не надо.
— Вот и прекрасно! Значит, вам, Владислав Николаевич, я надеюсь, можно доверять и в дальнейшем.
Выйдя из вольеры, Шторм обратился к Тоцкому:
— Вы, Станислав Григорьевич, надеюсь, справитесь здесь без меня, а когда вернется ваш помощник, выкинете труп куда-нибудь на дорогу. Вы лучше меня знаете, как это сделать! — бросил он на прощание, волоча за собой Малышева из питомника.
Глава 4
Ловчий возвращался домой довольный. Ему сравнительно легко удалось установить, что собой представляет Светлый, и теперь он думал над тем, как использовать его с большей эффективностью. Своим телохранителям вор приказал держать рот на замке, чтобы никто, кроме них, не знал, кем является Светлый.
— Рано или поздно наши бродяги узнают, кто он такой, — сокрушался Ловчий. — Не дай бог, если это произойдет до того, как Шторм принесет карты Копиных Чар.
— Боишься, что тебе нечего будет дать вместо этих карт? — усмехнулся Камил.
— Не то что боюсь… Ну посуди сам, Камил, Шторм нам еще сто раз может пригодиться!
— А у меня на этот счет голова не болит! — весело сказал Камил. Он прихватил с собой бутылку водки и всю дорогу в поселок Горское и обратно подогревал себя небольшими дозами алкоголя. — Подумаешь, Шторм!.. Он тебе отдаст карты, а ты скажешь, что парень будет у него завтра, а завтра, естественно, не настанет!.. Все равно он у нас вот здесь! — потряс он портативным магнитофоном, который достал из кармашка чехла переднего сиденья. — Пока он этого не знает, но мы всегда ему можем напомнить, Ловчий! Не пойму, что ты переживаешь?
— Не знаю, чего вы спорите? — вмешался в их разговор один из телохранителей Ловчего. — Возьмите и приобщите его к делу.
— Как приобщить? — спросил полупьяный Камил. — Кого?
— Да этого вашего Светлого!
— Не понял.
— А что тут непонятного? Ловчий, у тебя ведь столько должников — прикажи, чтобы Светлый убрал кого-нибудь из них, и он назад уже сам не вернется, а у нас останется! Лишняя торпеда тебе не помешает!..
— Точно! — выдохнул Ловчий. — А я мозги себе парю, что с ним делать!
— В любом случае Светлый может пригодиться, — продолжал развивать свои мысли телохранитель Ловчего. — Его можно даже назад отдать Шторму после этого, но предварительно заснять на кинокамеру, как он убивает, и чтобы он это видел!.. И пусть он нам информацию поставляет о Шторме…
По приезде на дачу Ловчий обнаружил, что вся братва мертвецки пьяна. Утро началось с того, что все стали выбивать похмелье из головы пивом, привезенным водителем Ловчего.