– Видимо, Вы говорите о пасеке, что сгорела во времена известных событий гражданской войны.
– Возможно.
– Так вот, по имеющимся у нас документам, она сгорела летом 1918 года. Понимаете, эта пасека самому Чистякову мёд поставляла, поэтому угроза уничтожения её никак миновать не могла. Очень уж злы были наши на господ!
– А Чистяков – это…
– Местный купец. Он и в Верхнеудинске лавки имел, и даже в Иркутске, понимаете?
– То есть, она была обречена. А пасечник?
– О нём с той поры никакой информации. Знаем только, что и предки его этим промыслом занимались. Мёд ведь во все времена ценился, поэтому бедняком его назвать никак было нельзя. А тут война эта, мужики свободу почувствовали. Думаю, вместе с пасекой погиб.
– Имени его, естественно, не сохранилось....
– Знаете, нет. Сколько таких пасечников по стране, тем более в те страшные времена!
– Ну да! – я благодарю Антонину Ивановну за исчерпывающую информацию и иду в гостиницу.
Каким-то образом я умудрился попасть в прошлое: то ли параллельная реальность позволила мне увидеть картинку столетней давности, то ли ещё что, но видение моё было настолько реальным, что я не сомневался – было!
На поляну, где наткнулся на пасеку, я не пойду. Знаю, что кроме назойливой мошкары и шелеста листьев ничего нового не обнаружу. Будь что, это давно обнаружили бы местные ребятишки. Уж, они бы точно знали о пасеке!
В городских архивах надо покопаться, а на это нужно время.
Позвонил редактор. Для меня новое задание и притом срочное! Приказано возвращаться назад. Объясняю ему, что намечается интересный сюжет, но начальник, как всегда, стоит на своём. Ну и ладно, выпрошу сюда ещё командировочку!
Вечереет, да и уезжать надо. Через пару часов уходит в город последний автобус.
Стою на берегу и вспоминаю о фотоаппарате. Просматриваю кадры, но только… нет на снимках никакой пасеки! Река есть, кедрач, поляна…. Только пасеки нет!
Уже в поезде ещё раз просматриваю снимки. Нет! Нет ни дома, ни ульев. Интересно всё-таки – о пасеке никто не слышал, а я с пасечником разговаривал, о Чистякове только по бумагам знают, а я его в окне видел, да ещё с дамой! То, что это был тот самый купец, я уже не сомневался….
Спасение
Ноябрь набирал обороты по всей сибирской шири. Начало месяца, больших морозов пока не было, но реки уже начали подмерзать, а лёд, ещё не окрепший и чуть запорошенный снегом, предательски потрескивал под ногами.
« Вот утону, так будет тебе весёлая жизнь!» – ругался Максим, всё дальше уходя прямо по речке от мостоотрядовского городка. Речка петляла среди поросших по берегам кустов, и их тени мрачно отражались при лунном свете на недавно выпавшем снегу.
Сегодня вконец поругался с начальником участка. Максим сам, конечно, не сахар, но так себя унижать он позволить не мог! Водитель второго класса, да у него опыта не занимать, а посадили на какой-то убогий столетний миксер, который и ремонту-то давно не подлежит! Вон Лёшке Стругацкому и то уазик дали, а за что спрашивается? Он без году неделя водителем! Месяц Максим ещё терпел, пытаясь вдохнуть жизнь в эту покалеченную технику, даже два рейса на мостовые опоры сделал, а сегодня опять полный швах – сдох допотопный аппарат. Максим к начальнику, а тот ремонтируй и всё! Слово за слово…. Психанул Максим, наговорил «в три короба» шефу, и, не переодеваясь, рванул прямо в Посольское, благо до него было не больше десяти километров. До утра где-нибудь пересижу, а с утра до города на автобусе, думал он, вот и пусть потом в конторе разбираются, кто прав, а кто нет! С его-то профессией не пропадёшь! А вещи потом можно забрать, нет такой проблемы.
Ухнуло под ногами, вздрогнул лёд, и Максим не сразу понял, что проваливается в чёрную пучину. Зашлось сердце, едва ледяная вода коснулась тела. Она мгновенно проникла сквозь робу, и кирзовые сапоги, превращаясь в пудовые гири, потащили вниз. С открытыми от нахлынувшего ужаса глазами, Максим осознал явное приближение своей гибели. Он яростно махал руками, пытаясь определить местоположение спасительной поверхности. Чернота, сгустившаяся со всех сторон, стучала в воспалённом мозгу – конец, конец! В лёгких заканчивался воздух, и в отчаянной попытке Максим попытался сбросить ненавистные сапоги. Злость на себя, на свою беспечность придавала силы, и ему удалось скинуть один сапог, другой. Теперь телогрейка! Господи, какой же тяжёлой бывает зимняя одежда!
Глоток свежего воздуха ударил в мозг и теплотой пронёсся по замерзающим жилам.