Марша белоручкой выросла, но Поплеша с Одаркой для единственной дочери приданое богатое скопили, а поскольку не было сынов у них, то не на сторону собирались Маршу отдавать, а сами в своем печище зятя принять готовились.
Оленя бесприданницей была, но столь умела и трудолюбива — с такой женой лет за пять на пустом месте крепкое хозяйство поставить можно!
Некрасива была Марша: мала, черна, большерота, как галчонок, но при том — взгляд дерзкий, нрав веселый, речь бойкая, с такой женой вовек не соскучишься, не закиснешь, а уж песню заведет — сердце радуется!
Оленя хороша была на диво… Нежна, величава — будто лебедь белая! Личико — розан свежий, росой умытый! Коса — живое золото: толщиной — в руку, а длиной — чуть не до пят! Нравом — кроткая, сердцем — отзывчивая, лишнего слова поперек не скажет…
Не было между девушками соперничества, пока к старосте племянник из города не приехал, Искоркой звали — видно, за рыжие волосы — потому как характером не искристый был: молчаливый, ходил неспешно, в хоровод не вступал, песен не пел. Хотя — с охоты не случалось с пустыми руками возвращаться! Да и в кулачном бою никому не уступал, местные парни быстро отучились задирать его.
Приглянулся Искорка Марше.
А Олене — полюбился, да так, что на край света пошла бы за ним, сердце из груди отдала бы, если бы только попросил!
Искорка быстро приметил, какими глазами смотрят на него «сестрицы»: Марша улыбалась зазывно, Оленя краснела до слез… Быстро растерял Искорка все свое безразличие: стал на посиделках являться, чего прежде не случалось за ним, стал у захожих торговцев ленты яркие покупать и в венки вплетать, и венки им дарил — обеим. Словно решить не мог, какая же ему больше по сердцу!
Марша все от жизни легко принимала, все ее забавляло, вот и теперь, с Искоркой, тоже. Брала от него венок и говорила Олене:
— Пусть на обеих сразу женится! Я к тебе ревновать не стану. Ты будешь хлеб печь, кашу варить, птицу щипать, коров доить, в избе мести, ну, а я… Песнями вас тешить буду, на печке лежа!
У будинов можно было брать в дом по две, по три жены, — сколько прокормишь! — хотя, конечно, более четырех даже князья не брали, нехорошо считалось. Первой жене, «большухе», особый почет, вся власть в доме. Остальные — «молодшие» — у нее в подчинении. Но все же после первой свадьбы полагалось несколько лет с одной женой пожить — не бывало так, чтобы на двух сразу женились!
Оленя готова была ждать своего любимого столько, сколько потребуется, жизнь научила ее терпению. Но второй женой быть она не могла… Она могла быть только единственной! Так и сказала Искорке, а он — не поперечил, улыбнулся, обнял ее! Оленя то единственное объятие за признание приняла и столько радостных надежд перед ней заискрилось! Перед Маршей только чувствовала себя виноватой, плакала даже по ночам, в неблагодарности себя корила.
…Их сельцо ближе всех к Большому Болоту стояло: на Болоте волколюды не так, как в Лесу, лютовали, хотя, бывало, и туда захаживали — Большое Болото все же частью Леса было, деревья там росли, зверушки бегали, особенно — когда ягодам созревать пора, много зверья тогда на Болото приходило, и охота там была — как нигде в княжестве! Опастности, конечно, были: в трясину провалиться или того же волколюда встретить, но все ж — на так, как в Великом Лесу, где больше двадцать шагов не пройдешь, а добыча — много богаче, чем в других местах, еще доступных людям. Поохотиться на Большом Болоте — особым удальством считалось. С дальних мест собирались лучшие охотники, уходили на Болото группками, на несколько ночей. А возвращались — грязные да голодные, но с добычей в кровавых заплечных мешках. Прежде, чем домой отправляться, останавливались в ближайших к Болоту селах: в баньке попариться, отдохнуть да отъесться, да птиц битых ощипать, да кабанье и медвежье мясо покоптить, да пушных зверьков выпотрошить и мех к обработке подготовить. Селян за гостепреимство охотники хорошо одаривали. Ну, и к девушкам, конечно, от делать нечего приглядывались! А кто ж не рад будет за удачливого охотника дочку отдать, коли молодцу приглянется? И на чужую сторону можно, если не единственная!
Вот один из этих охотников у Поплеши с Одаркой и приноровился остонавливаться. Издалека приходил… Громадный, как медведь. Ловкий, как кот. Злобный, как нечисть болотная! Даже те, кто на охоту с ним ходил, перечить ему боялись: враз пришибет! А уж лучше его охотника, наверное, во всем княжестве не было! Столько зверья набивал, что уносил с трудом!
Олене он страшнее любого волколюда казался, да и Марша-щебетунья с ним шутить не осмеливалась.