А потом матушка обнимала, целовала Сладушку, всю ее оглядела — ручки, ножки, носик, косичку! — не испортили ли чего колдуны-оборотни? — и снова целовала, обнимала, прижимала к груди, ласковыми именами называла, и Сладушка сама расплакалась, не понимая теперь, как же это она прожила столько времени без матушки, как же это она могла без матушки чувствовать себя счастливой! Айстульф стоял в стороне, смотрел на них с умилением… Опомнившись, Оленя кинулась ему в ноги:
— Спасибо, спасибо тебе, воин! Жизнь мою спас, счастье мне вернул, вечно благодарна тебе буду, хочешь — рабой твоей стану, прикажи — все для тебя сделаю!!!
Айстульф поднял ее осторожно — и сам поклонился ей до земли:
— И тебе за добрые слова спасибо, только не меня надо благодарить, а Ронана, нашего командира! Он спас твою девочку и из Лесу привез…
Оленя смотрела на него сияющими глазами и не желала ни слышать, ни понимать, что он там на ее благодарность отвечает. Для нее главным и ясным было лишь то, что сидела она одна, каменея от горя, но въехал на двор светловолосый воин, с лицом румяным, как утренняя заря, и привез ей Сладушку, живую и невредимую. И остальное все было уже не важно!
— Матушка! Посмотри, что тебе Фрерона, княжна лесная, отдать велела! — Сладушка протягивала Олене резной ларчик.
Оленя взяла его, раскрыла и ахнула: дивной красоты серебряное ожерелье — переплетение листьев и цветов, осыпанных бриллиантовыми и изумрудными каплями! Олене не то чтобы надеть — видеть-то такой красоты не приходилось…
— Вернулась-таки девчонка твоя, замухрышка твоя никчемная! И, гляжу, не с пустыми руками!
Голуба! Вся зеленая от злобы! Оленя вздрогнула и прижала к себе Сладушку… А Голуба выхватила у нее из рук дивное ожерелье, поднесла к жадным глазам… И приложила себе на грудь, верно, намереваясь отнять, чтобы в нем Барыле своему показаться. Оленя только всхлипнула жалобно — воспротивиться она не смела: боялась!
— Не тебе подарено — не тебе носить! — жестко сказал Айстульф, выхватывая у Голубы ожерелье и, с почтительным поклоном, протягивая его Олене. — Надень, красавица, порадуй меня на прощание!
…Оленя побледнела, а потом — засветилась вдруг вся, золотисто и нежно, — словно пробудилась к жизни вся ее красота, за годы жизни с Клеменем совсем было поблекшая! С улыбкой приняла она из рук Айстульфа ожерелье и застегнула его на своей шее, и так стояла, в искристом сиянии камней, завороженно глядя на молодого воина…
— Защитничка себе нашла, беспутная! — зашипела Голуба, сперва опешившая от полученного неожиданно отпора. — Мужа оплакать не успела, а уже молодца на своем дворе привечает! Ну, подожди у меня! Вот я скажу матушке!
Оленя проводила ее тоскливым взглядом и тяжело вздохнула, переводя взгляд на Айстульфа.
— Спасибо тебе, воин, за все… Только уж пойду я. Нехорошо нам, правда, тут стоять… И соседи увидеть могут… Что они про меня подумают?
— Что дурного они могут подумать о тебе?! — возмутился Айстульф.
Но Оленя печально покачала головой и повела Сладушку в дом.
Айстульф смотрел им вслед…
И Сладушка несколько раз обернулась…
Он был такой славный и добрый, этот чужеземец!
Угрюмо, неподвижно, с выражением величайшего упрямства на лице, до боли в пальцах стиснув рукоять меча, стоял Ронан в покоях Брана. Рядом, опустив голову, стоял княжич Бранко.
Сам князь, бледный от ярости, с горящими глазами, метался, как хищник в клетке.
— Отец! Опомнись! Оглянись! До чего довело твое правление людей? Все государство? Мы стоим на грани войны! Неправедной, захватнической войны! Нам не победить! А если даже победим… Что дальше? Ты думаешь, мне неизвестны твои планы? Ты собираешься перейти через реку, напасть на апиан!
— Это наши исконные земли! — огрызался князь.
— Отец, люди доведены до пределов отчаяния! Они несчастны! Они измучены! Так дальше не может продолжаться… Ты должен оставить свои безумные замыслы, добром это не кончится, ты должен согласиться на мир с Великим Лесом! Только мир может спасти нас…
— Согласиться на мир? А дальше? Породниться? — издевательски выкрикнул князь.
— Я люблю Фрерону, отец! — тихо, но гордо ответил княжич Бранко. — Я люблю ее и… Конечно же, это одна из причин, по которой я хочу мира с Великим Лесом, но, поверь мне, отец, это не главная причина! Ведь я — прежде всего твой наследник, я должен думать о народе, который доверил нам свою судьбу!