Стены Ракова, в отличие от укреплений древней столицы, чести своей не уронили. Даже заметного дрожания никто не углядел. То и понятно, который сейм уже в столице проходит! Тут не то что стены, самый последний хлоп привыкнет и натренируется. Впрочем, хлопы в Воле и других близких деревнях поголовно глухие.
Не успело эхо призыва затеряться в густых раковских лесах, а сеймовое поле уже бурлило людским водоворотом. Паны стремились к северо-западной стороне коло, где на врытых в землю столбах возвышались гербы кандидатов на трон: Лис, Корибут и Береза. Позади гербов на возвышении стояли претенденты на трон и маршалёк, пан Кондрат Черторыйский, коему предназначалась особая роль на начинающемся мероприятии.
– Панове, – взвыл маршалёк, и голос старого пана донесся до самых дальних уголков сеймового поля. – Мы собрались, чтобы выразить волю шляхетскую и избрать нового круля из рядов наших, дабы благоденствовала Поления…
Речь маршалька текла неторопливой, но своевольной рекой, закручивая водовороты выспренних эпитетов, обтекая камни салевских словечек, спрыгивая с водопадов славословий… Пан Кондрат любил и умел говорить, причем говорить красиво и громко. Это была одна из причин, по которой другого маршалька на сеймах не выбирали уже нечистую тучу лет. Кто же еще согласится столько времени глотку драть, да еще чтобы ни одного слова по делу! И чтобы слушатели не уснули под торжественные «песнопения». Или хотя бы не храпели вслух!
Два часа паны уважительно слушали Чарторыйского, привычно позевывая в кулаки и подумывая, не пора ли старого болтуна… того, к ногтю то есть. Однако за пару минут до момента закипания наиболее нетерпеливых, пан Кондрат закруглил вступление и перешел к самому действу, именуемому в древней Салеве свободным волеизъявлением, а в нынешней Полении вольной элекцией.
Законом порядок процедуры никак не оговаривался, но пан маршалек давно нашел удобную форму. Он по очереди выкрикивал гербы шляхетских родов, стараясь сначала называть наименее сильные. Определить порядок вызова и при этом никого не обидеть являлось большим искусством, доступным далеко не каждому, но пан Чарторыйский делал это виртуозно. А идея начинать со слабых и вовсе упростила ему задачу. Паны, чей герб выкрикивался, перемещались к столбу кандидата, которого считали более достойным. Впрочем, каждый из них мог в любой момент изменить мнение, переместившись в другой лагерь, независимо от мнения сотоварищей по гербу.
– Герб Крок!
С десяток шляхтичей потянулся к столбу с изображением белого дерева.
– С почином, пан Мариуш, – криво усмехнулся Михась Вишневецкий. – Вчистую Вы уже не проиграли.
– Герб Вчеле!
Крест с тремя перекрещенными концами* получил первых приверженцев.
– Герб Корсак!
– Вот и сравнялись, – улыбнулся Качиньский. – А сколько всего впереди…
– Кстати, пан Мариуш, – Сапега старательно показывал, что вынужден снисходить до конкурента. – Правда, что Вы присоединяете к своему маетку Кроатию?
– Что Вы, пан Борис, – улыбнулся Качиньский. – Слухи о подвигах моей дочки сильно преувеличены. Впрочем, когда я стану крулем, над Вашей идеей можно подумать.
– А Вы так уверены, что станете им? – усмехнулся Вишневецкий.
– Если Вы или пан Борис не наложите вето… Кстати, ясновельможные паны, я предлагаю нам всем троим отказаться от использования этого права. Кого поддержит шляхта, тому отдадим свои голоса и мы.
– Это что, я должен буду голосовать за тебя? – возмутился Сапега.
– Или я за тебя, – Качиньский тоже перешел на «ты». – Это же лучше рокоша и последующей смуты! – Мариуш чуть выдвинул меч из ножен и задвинул его обратно.
– Согласен, – кивнул Вишневецкий. – Не воевать же нам между собой!
– Ладно, договорились, – пробурчал пан Борис.
Тем временем толпы у столбов росли. Герб Береза имел явное преимущество.
– На Касках!
Очередной поток в пользу Качиньского.
– Вы пользуетесь популярностью у голытьбы, пан Мариуш, – лицо Вишневецкого выразило досаду.
– Брось, Михась, – скривился Сапега. – Начнут голосовать серьезные люди, и эти шакалы по десять раз поменяют хозяина!