– Присматривают, – первый принял от второго баклагу и повесил на пояс. – Народ тот еще пошел. Того гляди, жмуров настрогают, а прибраться – добрый лекарь должен! Затащат в лес, и думают, что всё путём!
В лесу вновь крикнула сорока. Ждавший отозвался соичьим криком. Через минуту под дубом стояли уже пятеро.
– Птичка в гнездышке, – сообщил вновь прибывший.
– Мир передал, что в гнезде вчера замятня была, – добавил его напарник. – Со жмурами. Вроде как Зверя кончили.
– А подробней?
– Только слухи. Но патрулей на дорогах втрое против прежнего. И по полям шарят.
Атаман задумался, покачал головой, словно принял решение:
– Так. Йован, ты к Обраду. Задание то же. Глаз не спускать! Втроем справитесь. Вы, – кивок в сторону второй двойки, – Мира сюда. Нехрен больше в селе делать. Небойша, со мной пока. Чует моё сердце, сегодня ночью поработать придется.
Трое молча кивнули и растворились в лесу.
Через мгновение под дубом никого не было… ________________ * Бубань – барабан (сьерб)
Глава 27
Процессия двигалась к воротам маетка. Не то чтобы медленно и торжественно, но и без излишней суеты и спешки. Разукрашенные кареты, запряженные шестерками лошадей, статные гвардейцы на рослых конях, богатые одежды… Сразу видно, не кто попало едет, серьезные люди, очень серьезные, никак не меньше ясновельможного пана. Да нет, намного больше. На поленского круля не тянет, конечно, но мелочь какая, типа короля нордвентского или сварожского князя, такого сопровождения не постеснялась бы.
Картину портила только вырвавшаяся вперед группа всадников во главе с совсем еще молодым парнем на вороном кордновском жеребце. Мальчишка, на вид лет шестнадцать, а держится – ну прямо герцог, не меньше. Да и одет роскошно, шановним панам на зависть, хотя цепей золотых на шее и не наблюдается.
Перед воротами натянул поводья, поднимая коня на дыбы. Сопровождающие закружили вокруг предводителя, стараясь, однако, не перекрывать ему обзор.
– Эй, на воротах! – заорал старший гвардейцев. – Принимай гостей!
– Кого Нечистый принес на ночь глядя? – выглянул из-за массивного зубца на стене жолнеж в голубой куртке. Бойницы ощетинились остриями стрел. – Никого ждать приказа не давали! Как доложить?
– Святослав Игоревич, княжич сварожский, с неофициальным визитом, – не стал обострять гвардеец. – С соответствующим сопровождением!
Жолнеж скорчил рожу и исчез за зубцом, кинув напоследок непочтительное «Ждите», но предусмотрительно не озвучив личное мнение о поздних гостях. Хрен их, княжичей, знает, назовешь песьим выродком, а он возьмет и обидится!
Долго ждать, впрочем, не пришлось. Кареты еще не успели преодолеть половину отделяющего их от маетка расстояния, а на стене уже появилась худенькая девчонка примерно одного с княжичем возраста. Заправленные в сапоги из тонко выделанной кожи ягерского фасона брючки, плотно обтягивающие бедра, аналогичная куртка небесного цвета, широкополая шляпа с пером, вошедшая в моду в Парисе пару лет назад, короткий меч на поясе и перевязь с метательными ножами через плечо.
Девушка забралась на зубец, уселась, свесив ноги, окинула взглядом прибывших и недовольно вопросила:
– Ну и что за шантрапа не дает уважаемым людям спать спокойно?
Первая часть фразы прозвучала с парисским прононсом, а заключительная – с ярко выраженным черкасским акцентом.
– Ай, шановна пани, – голосом попрошайки с самахандского базара заблажил княжич, оттеснив в сторону гвардейца, – не дай добрым людям засохнуть, словно саксаулам на бархане, вынеси водицы испить, а то так кушать хочется, что переночевать негде!
– Господь подаст! – отозвалась вышеозначенная пани, незаметно подавая знак открывать ворота. – Ходят тут всякие, а потом у служанок трусы пропадают!
– О несравненная, да восславят боги твою красоту и добросердечие! – еще громче возопил княжич. – Сжалься над ничтожным, смиренно припадающим губами к следам стоп твоих на болотной тине, сплошным ковром покрывающих твои бескрайние владения! Не дай умереть бедному путнику во цвете лет у порога твоего неприступного замка!
Лицо девушки приняло скорбное выражение:
– Покойся с миром, странник! И да будет тебе земля пухом, а трава покрывалом, – скорбь сменилась озабоченностью, а потом радостью. – Помирайте вон от той сосны и на восток полосой в пятьдесят шагов, – деловито скомандовала хозяйка и снизошла до объяснения. – Мы там еще не удобряли!
Княжич нимало не смутился:
– Увы, жестокосердная! Боюсь, от тягот странствий в ваших благословенных болотах наши тела пропитались такими миазмами, что ни одно дерево не выдержит подкормки нашими останками, не говоря уже о траве и кустарниках! Если ясновельможную усладу очей моих устроит полоса выжженной земли от той сосны шириной в пятьдесят шагов, как память о нашей незабвенной встрече…