– А доносчики? – Коготь лихорадочно размышлял, что делать.
– Забудь. Ублюдок толстый порки не перенес. А родитель евойный повесился с горя! Прямо в конюшне на вожжах, значится, и удавился! Конюхи уж так его отговаривали, так отговаривали, аж живого места не осталось…
– Крута ты, бабушка, – Коготь уважительно покосился на собеседницу. – Только я сам пока не знаю, когда и как уходить будем. Аннет-то совсем головой плоха. Телега нужна, а ее каждый патруль шмонать будет.
– А то как же ж! – согласилась старушка. – А коники у тебя имеются? Какие?
– Круглые*, - сплюнул Коготь. – На телегу с клячей хватило бы, да не здесь же покупать!
Женщина немного помолчала, потом продолжила:
– Значится так. Тут неподалеку хутор безымянный стоит, живет там старик-барышник. Не смотри шо дед столетний, он еще очень даже ничего! Скажи шо от Фриды, да и поговори по душам. И лошадку подберет, и с повозкой вопрос решит. Есть там пара тележек подходящих…
– А… – начал Коготь, но Фрида не дала ему и рот раскрыть.
– Ты молчи и слухай! Сейчас в замке два человека поганых обретаются. Бейлиф из Светочей, отец Иоганн, покойник все шкодливые дела через него проворачивал. Многое знает, о еще большем догадывается. А еще есть сержант, шо Руди нашего расстрелял, тот в Лукау был! Говорит тебе шо-нибудь то название?
– Говорит, – прошипел Коготь. – Не многовато ли знаешь, бабушка?
– Не гоношись, касатик, – шипеть старуха умела явно не хуже. – Я тебе зла не желаю. Ты меня не тронул, Аннет с кичи сдернул, за внучку мою на троих хвостатых с пером пошел! Так шо я у тя в кабале*! Сдам функов – глядишь, и разбежимся по понятиям. Ну шо зыркаешь, как не родной, не у тя одного детство было тяжелое, а игрушки – железные! А у замка Кох от старой Фриды секретов нет! Имечко сержанта запомни: Курт Пфайфер. А Сабиночку я завтра к вам в подпол пришлю, хватит ей куницам глаза мозолить. Так шо постарайся с дедом договориться! – и резко возвысила голос. – А недалеко вже, внучек! Вот и возочек мой, значится! Вот сюда ставь, вот, молодец, уважил бабушку! Спаси тебя Господь!
Коготь аккуратно поставил корзинку, с поклоном принял монетку и нырнул в очередной проулок. Особой радости от полученной наводки парень не испытывал. Если и дальше так пойдет, скоро его каждая собака на улице узнавать будет. Пора валить из села, да и вообще из Нордвента. Вот только на руках куча важнейших бумаг, Кукушонок с матерью и сестрой, панские наследники, которых предстоит как-то вытащить из-под стражи, а теперь еще и девчонка с шилом в заднице, виртуозно умеющая вляпываться в паршивые ситуации. И со всем этим кагалом и функами на хвосте надо пересечь половину страны и перейти границу. Смогут ли они это вдвоем с братом? Старший тряхнул головой. Чего гадать? Попробуют! Надо! Медвежонок бы сказал: «Кто, кроме нас?!». Для начала бумажки бы доставить по назначению. Вот этим и займемся! ______________ * Круглые – золотые монеты(феня) * В кабале – в долгу. Разбежимся – здесь: рассчитаемся (феня).
Глава 40
Службу капрал Шнитке никогда не любил. Ну, может, в самом начале, когда сопливым мальчишкой откликнулся на призыв виконта, набиравшего среди сервов гарнизон для сыновьего замка. Тогда Глупый Ганс решил, что это хороший способ сбежать от жалкой доли серва. Жизнь быстро обломала наивные мечты новобранца. Щит, копье и дубинка – отличная замена лопате, мотыге и тяпке, и тем и другим приходится махать целыми днями, причем воинское снаряжение потяжелее будет. Да и мотыгу с лопатой не требовалось держать в руках одновременно. И по ночам сервы спят, а не бродят по продуваемым всеми ветрами стенам, нервно всматриваясь в непроглядную темень. А пиво и доступные служанки молодежи и вовсе не полагались. Точнее, пиво не полагалось, а девочки предпочитали мужиков постарше, поопытнее и побогаче. Ибо на сеновале искали не большой любви, а стабильного заработка, пока годы не вышли, и за «это» еще платят. Марш-броски выматывали куда больше посевной и уборочной вместе взятых и не ограничивались весной и осенью. А еще бывало, что у виконта возникали споры с соседями, и тут начиналось самое противное. Долгое передвижение в неизвестность, короткие ночевки в промозглом лесу под дождем или снегом, напряженное ожидание начала боя и кровавые столкновения. Входящие в тела стрелы, летящая на строй пехоты лавина конников, сверкающие мечи, раскроенные головы, волочащиеся по земле кишки…
Гансу повезло. Прошло семнадцать лет, а он до сих пор жив, руки-ноги на месте, на голове два глаза и оба уха целы. Вообще ни одной серьезной раны за всё время. Царапин, конечно, хватало, но кто их считает! Виконт, так и не став графом, напоролся на клинок такого же высокородного дурака. Так и остались лежать, словно пара молочных поросят, нанизанных на вертела, по недоразумению именуемые шпагами. Четыре капитана, по очереди возглавлявшие гарнизон, нашли свою смерть в коротких стычках, а пятый, лишившийся ноги и глаза, доживает последние дни на конюшне. Не выкинул нынешний граф, сын того виконта, верного служаку на улицу. Не от доброго сердца, а ради подъема боевого духа остальных солдат: мол, фон Ёрки своих не бросают. Из тех, кто служил в те годы, один Ганс и остался. Потому что никогда не лез в герои, хотя и труса не праздновал. Герои и трусы умирают первыми, разница лишь в том, что одни получают клинок в грудь, а вторые – стрелу в спину. Выживают лишь те, кто держит стену щитов, не давая вражеским копьям добраться до мягких человеческих тел. Не все, конечно, но некоторые.