Медвежонок грустно вздохнул:
– Она не только жрет. Еще и наоборот. Мне что, целыми днями в ее дерьме ходить?
– Тряпку подложить можно, – отрезал Коготь. – Пусть в нее гадит.
– Так она, когда тряпка грязная, тоже орет… Так мы не бежать будем, а только тряпки менять.
– Аннет мох подкладывала, – с видом знатока сообщила Сабина. – Как младенчик заплачет, мох выбросить и новый положить. А тряпка сухая.
– Может, тебя с ними отправить? – с надеждой предложил Коготь.
– Я троих не унесу! – вскинулся Медвежонок. – Хрен с ним! Вилли, пошли учиться пеленать твою сестренку! Времени мало, нам еще сегодня за панятами идти! Старшой, а встретимся где?
– В Нейдорфе на хазе. Хотя… – Коготь задумался. – Ты меня сильно опередить должен. Если обломится через Одру перебраться, вали сразу до Занозы. А на хазе знак оставь. Я туда загляну, но ждать не буду. Тоже знак оставлю… Знаешь, ну его, Нейдорф этот! У Качиньских встретимся. Не в маетке, так в крулевском замке!
Глава 47
Что для кнехта может быть хуже собачьей смены? Да что угодно, начиная от раны в живот и кончая владетельским гневом. Но если сидишь в тылу и нигде не проштрафился, а всех дел – охранять каких-то поленских недорослей, то, пожалуй, собачья смена – самое паршивое, что может случиться. Стоишь посреди ночи у сарая, куда заперли пленных, да зеваешь от скуки и недосыпа. Глаза слипаются неимоверно. А если начало ночи ушло не на сон, а совсем даже на другой отдых… Конечно, можно было не увлекаться, да больно уж горяча Марта в этих делах, мертвого поднимет. Нет, у мертвого поднимет! Соскучилась вдовушка по мужской ласке. Так что пришлось Доминику Доллю выходить в караул, не сомкнув глаз, да еще и досуха выжав чресла. А хуже всего, что и Матиас Хинц, похоже, занимался в то же время тем же делом, а потому скорее сам заснет, чем товарища разбудит. И задача-то два часа простоять, да как-то уж больно тяжко…
Нахрена вообще этих щенков охранять? Хотя теперь, наверное, надо. Но ведь поначалу-то ни о каком побеге мелочь и не помышляла! Пока их из теплого дома не вышвырнули в сарай на околице, сменив удобные лавки на охапки соломы на голой земле. Тут уж любой взбунтуется! А малолетки-то похоже, из благородных, недаром у них даже мечи не отобрали: видимо, опасными не считают, но и оскорблять лишний раз не хотят. Вот и оставили бы в избе, раз не хотят. Места в деревне хватит. Зря десятник выкаблучивается, святые братья мальчишек в тепле держали, а он раскомандовался, понимаешь…
Но кто такой рядовой Долль, чтобы решения начальства осуждать, пусть даже и про себя. Наше дело маленькое: молчи, пока не спрашивают, и приказы выполняй. Конкретно сейчас: стой, не спи и по сторонам поглядывай.
– Слышь, Матиас, – негромко позвал Доминик.
– Чего тебе? – недовольно отозвался Хинц.
– У тебя горло промочить есть чего? Вода хотя бы?
У самого Долля фляга была пуста, выдули с Мартой на пару. А залить оказалось нечего, не воду же в самом деле!
– Пусто, – вздохнул Матиас. – Сам собирался у тебя спросить. Теперь до конца смены мучиться!
– Ладно, – Доминик попытался взглянуть на жизнь оптимистично. – Зато сушняк уснуть не даст.
– Тоже верно.
Оба замолчали. Говорить-то особо и не о чем. Да и по уставу не положено. Положено стоять, скучать и глазеть по сторонам. Хоть бы девка какая мимо прошла, тогда другое дело. Никакой похабщины, даже потрогать вряд ли получится, но хоть поглазеть, как при ходьбе задница виляет, да буфера прыгают… Всё не так скучно… Только где это видано, чтобы девки ночью по деревне шастали?
Впрочем, на девках свет клином не сошелся. Доминик согласился бы даже на проверяющего посты десятника, всё не так тоскливо! Десятник сейчас развлекается с дородной старостихой. Или с её фигуристой дочкой. А может, с обеими сразу. Или уже наразвлекался и дрыхнет, как последний цуцик, между двумя аппетитными бабами. Не деревня, а клад какой-то, в каждой второй хате мужика нет. Кто погиб, кто помер, кого в солдаты забрили, а кто и на заработки по отписной* подался. Впрочем, в других деревнях похожая картина… Десяток кнехтов, расположившихся на постой, для оголодавших баб – счастье немереное. Мигом всех по домам растащили, и никто по ночам не шастает, все трудятся над увеличением поголовья местных сервов. Так что любое движение сейчас невозможно в принципе!
Ан нет! Идет кто-то. Долль насторожился и даже шепотом предупредил Хинца. Долго ждать не пришлось: по главной (и единственной) улице в их направлении двигался щуплый подросток. Даже скорее мальчишка, лет тринадцать от силы. Чей-то сынок, наверное. То, что Доминик не помнил, чтобы раньше этот пацан попадался ему на глаза, не настораживало, рядовой к мальчикам относился… никак. То есть, сам когда-то относился, до первой бабы еще, но это было давно. А другие мужчины его интересовали только как мишень для меча, кулака или палки. Или как возможный источник опасности. А малолетки в собственном тылу не интересовали никак. Собственно, в свете луны разбирался только силуэт, да и то в общих чертах. Доминик даже помечтал немного, чтобы силуэт оказался девкой.