- Староват я для армии, - еще больше перекосился хозяин. - Неужто никого моложе не нашли?
- Поболтай еще! Сам ландмейстер тебя требует!
- Меня? - изумился старик. - Ландмейстер? И зачем их святейшеству помойная крыса?
- Пытать тебя будут, дурашка, - ласково произнес второй воин. - Их святейшество нынче не в настроении, ему помучить кого-нибудь требуется, а слуги в замке кончились. Даже экономку старую удавили. Или она сама удавилась... - воин расхохотался. - Потеха...
- Во как, - протянул хозяин. - Пытать...
В испуге отшагнул назад, потерял равновесие, взмахнул руками, пытаясь устоять, рука выбила какую-то жердь...
Осыпался навес над подворьем, разом завалив троих. Из-под крыши выскользнули сучковатые бревна и закачались на цепях, снося всех на своем пути. Рухнула стенка вольера, сбив с ног еще двух человек. По упавшей стенке на святых братьев Ордена с рычанием бросилась свора. Но ни сержант, ни весельчак этого не видели. Оба лежали, уставившись мертвыми глазами в ночное небо, а через дырки в шлеме толчками выплескивалась серо-красная желеобразная масса. Дырки были аккуратные, без рваных краев, не очень-то и большие. Совершенно одинаковые, только у капрала в левом виске, а у весельчака в правом.
Это был не бой, а избиение. Латники выползали из-под завалов, уворачивались от летающих бревен, отбивались от рассвирепевших псов. На старика не обращали внимания, сначала по инерции не считая его противником, а потом... 'Потом' не было.
Старик опустил клевец, оперся на рукоять, оглядел подворье.
Один из кнехтов получил навесом по голове. Другого насадило на острый сучок, не помогла кираса. Троих задавили псы. Буран, даже насквозь проткнутый мечом, так и не выпустил горло врага. Как и Задира с почти отрубленной головой. Свора погибла вся. Тяжело псам против доспехов.
Старик наклонился, провел рукой по жесткой шерсти, грустно покачал головой:
- Прости, Буран, не было другого выхода. Не отвлеки вы их, меня бы срубили. Не тот я уже, совсем не тот. Несчастный десяток, а запыхался, словно весь день рубился.
Вздохнул, выпрямился, привычно опершись о клевец:
- Эх, Фрида, Фрида, и тебя не уберег... Не умею я беречь, только мстить могу. Рано остановился, не перевелись еще любители пыток...
Через два часа старосту Кохфельде разбудил стук в дверь. Хозяин вскочил, запалил лучину, осторожно подошел:
- Кто там?
- Франц, выйди на минутку. Разговор есть!
Староста откинул крючок.
Всадник. Странное одеяние, не то доспех, не то просто куртка со штанами. Лук за спиной, колчан на боку. Клевец в петле. Всё черное, ни малейшего проблеска других цветов. Вороной невиданной породы. Во всяком случае, староста таких никогда не видел. Огромный, куда там кроатским недоделкам! Черный всадник на черном коне. И маленький табун неказистых лошадок.
- Забирай, - всадник кивнул на табун. - Не жадничай, раздай безлошадным, кто беден не от лени и праздности.
- Что мы должны за них? - Франц не спорил, зачем?
- Ничего. Мне эти клячи будут только мешать. Прощай.
- Как твоё имя? Люди хотя бы помолятся за тебя Господу.
- У меня нет имени. Есть только клевец и те, с кем мне тесно в этом мире, - гость развернул коня.
Староста огляделся. Село спало. Лишь издали доносилась перекличка часовых, за лесом полыхали отсветы не то пожара, не то погребального костра, а по улице в сторону армейских лагерей спокойным шагом ехал на черном коне черный человек без имени с черным клевцом в руках.
- Прости, Господи, врагов этого человека, - прошептал перепуганный Франц.
Но он был всего лишь сервом, хоть и зажиточным, не знал преданий чужого народа и никогда не слышал о Черном Мстителе. Поэтому сумел быстро оправиться, загнать подаренных лошадей во двор и отправиться досыпать. Кому отдать лошадок, можно подумать и завтра. Не выполнить завет черного человека староста даже не помышлял. Глава 57
Тянувшийся нескончаемой лентой Восточный тракт надоел Когтю хуже горькой редьки. Первое время он еще немного напрягался на каждом посту, одновременно стараясь не выходить из образа глуповатого серва и быть готовым к немедленным действиям, но сколько же можно?! Кнехты ни разу ничего не заподозрили, только посмеивались над нехитрыми рассуждениями дурачка, изредка заглядывали Сабине в рот, еще реже лениво тыкали копьями мешки и махали рукой: вали, мол. Во взглядах попутчиков тоже не читались испуг или подозрение. Без малейшего интереса смотрели: образ настолько прилип к Когтю, что ему и самому иногда казалось, что он сирота из Арнау, вдвоем с сестренкой везущий больную мать в Допхельм к лекарю. Ну и репу, конечно, как без неё! А Нейдорф, урки, Медвежонок, дорога в Сваргу, Хортица, кохфельдские приключения - сплошной сон. Дорога отупляла. Который день одно и тоже: пыльная лента тракта, неторопливо перебирающая ногами кляча, зевающие стражники на постах, Шило, пыряющая изображающей нож щепкой в стойку... Скукотища... Допхельм уже прошли, теперь приходилось плакаться, что не помогли мамке местные лекаря, в Нейдорф послали. Еще дней пять глотать пыль и забивать глупостями служивые мозги. Но деваться некуда. Можно, конечно, повернуть к Кривому Плесу, туда дня три максимум и брод неплохой, а с другой стороны уже Поления. Вот только какой дурак там лекаря искать будет? Первый патруль - и всё!
А патрули будут, что тут гадать, функи стараются, будто не какого-то паршивого командора грохнули, а самого Столпа! Не будь на руках женщины с ребенком, можно и подумать на эту тему, охраны в Капитуле сейчас минимум: все здесь, Когтя ловят. Задница Нечистого! Играет дурака, и мысли появляются дурацкие! Чего он в Салеве потерял?! Его задача до Нейдорфа дотянуть. Дальше проще. Конечно, через мост его не пустят, так никто туда и не собирается, уж в родном городе Коготь всегда выход найдет. Те же контрабандисты перетащат и с Аннет, и с лошадью, и с телегой. Главное - плати. А заартачатся или попросят много - найдется способ объяснить всю глубину их ошибки.
Очередной пост не вызывал особых опасений. Десяток кнехтов лениво обыскивал телегу за телегой, чуть поодаль под раскидистым деревом сержант со смутно знакомой рожей пристально разглядывал обыскиваемых, но в действия подчиненных не вмешивался. Очередь двигалась, хоть и не быстро, но уверенно.
Телега впереди сдвинулась и покатилась, освобождая место. Худой, как жердь, кнехт с рябым от оспин лицом подошел к Когтю:
- Кто? Куда?
- Из Арнау мы, дяденька, - привычно зачастил Коготь, беспрестанно кланяясь. - Мамку больную в Нейдорф везем, к лекарю.
- А это кто? - палец рябого уткнулся в Сабину.
- Сестренка, дяденька.
- Чего ж малую в дорогу потащил?
- Так папки у нас нет, - Коготь перестал кланяться, всё хорошо в меру, - а одну оставить никак нельзя, мала ещё...
- Зубы покажь.
Кнехт внимательно осмотрел зубы девочки, потыкал копьем в пару мешков и махнул рукой:
- Езжай!
- Стоять!
К телеге подошел сержант. Скривился, рассматривая Когтя.
- Что-то мне твоя рожа напоминает, - сквозь зубы выдавил он. - Звать как?
- Отто, дядечка охфицер, - Коготь вновь закланялся. - Из Арнау мы. Папка помер два года как, и мамка помирает! К лекарю мы! У нас и бумага есть, их милость сам написал! С печатью!
- Не части! - скороговорку прервал подзатыльник. Несильный, так для порядку. - Что-то ты не похож на сестренку. Или она на тебя. И тоже морда знакомая. Как зовут?
- Отто я, дядечка охфицер.
- Да не тебя, придурок! Сестру как зовут?
- Гертруда, - почти хором выдохнули дети.
Сержант задумчиво подвигал челюстью:
- Дай-ка я на мамку вашу гляну, насколько она больная.
Подошел к телеге, заглянул под навес, ткнул лежащую в бок. Аннет что-то бессвязно вскрикнула.
- Тоже кого-то напоминает, - сержант почесал в затылке. - Подозрительны мне ваши рожи. Не поедете дальше, отведем вас в Кохфельде, а там пусть святые братья разбираются.
Коготь нащупал рукой кольцо заточки, спрятанной в стенке телеги. Первый удар сержанту, второй рябому. Подхватить копьё, и можно еще побарахтаться. Три года назад Коготь троих из десятка положил, а ведь не умел ничего... А потом? Захватить коня, Шило перед собой и к броду? Вообще не вариант! Рука отпустила заточку. Надо нудеть до упора, пока не пропустят или силой не завернут. Если завернут - придется возвращаться. Путь долгий, телега будет тормозить кнехтов, раньше или позже терпение лопнет, выгонят. Убивать детей вряд ли решатся. А еще неминуемо будут ночевки, а это очень большой выбор всяких действий. Глядишь, съедят солдатики что-нибудь не то, точно станет не до плаксивых арестантов.