Льюс знал, что отец терпеть не может орден, и невольно испытал тревогу за сестер. Похоже, после эпизода с Меченым лорд Дарнторн окончательно решил, что с Домом милосердия пора покончить. А для этого — предъявить Белым сестрам обвинение в измене.
Крикс покачал головой.
— Сестры не знали, кто я. Они считают войны настоящим бедствием, потому не стали бы поддерживать ни нас, ни вас.
Льюс был почти уверен в том, что энониец лжет — до него уже доходили слухи, будто сестры укрывают и выхаживают раненых из войска Родерика из Лаэра, так что их симпатии к имперцам казались ему довольно очевидными. Но Рикс, естественно, не мог ответить ничего другого.
— Да, такие рассуждения я уже слышал, — усмехнулся Дарнторн. — К слову, твой арест лучше всего продемонстрировал, чего они на самом деле стоят. Измену легче всего прикрывать бабскими причитаниями о жестокости войны и сострадании к противнику. Так что не будем тратить время на беседы о Создателе и деле милосердия — ими я сыт по горло после этой курицы, Элены Эренс. Если не желаешь говорить по доброй воле — будешь отвечать по принуждению.
На сей раз энониец промолчал. Лорд Дарнторн обернулся к Музыканту.
— Мэтр, приступайте.
Понс вытряхнул энонийца из рубашки, разорвав ее от ворота до подола. Южанин усмехнулся, поведя плечами.
— Не тяните, Дарнторн. Здесь прохладно.
Стоявший рядом с Меченым гвардеец вопросительно взглянул на лорда Сервелльда, как будто спрашивая, не пора ли утихомирить энонийца, но Дарнторн едва заметно каченул головой. Льюберт неплохо представлял себе ход его рассуждений. Пусть Меченый дерзит, пока может — все равно запала ему хватит ненадолго.
— С чего начать, мессер? — спокойно спросил Музыкант. Для него подобные допросы были делом совершенно заурядным, а «дан-Энрикс» ничем не отличался от любого другого узника. Лорд Дарнторн сделал неопределенный жест.
— С чего-нибудь попроще…
Музыкант наклонил голову и показал помощникам на дыбу. Льюберту очень хотелось отвернуться или, на худой конец, смотреть себе под ноги, но он приказал себе не отводить глаза. Понс перекинул через перекладину веревку, связывавшую руки южанина, и, закрепив ее на вороте, начал вращать ручку, словно человек, который поднимает из колодца ведро воды. Мышцы на плечах энонийца напряглись. Томс Довард наклонился к Хоббарду и что-то прошептал ему на ухо. Оба засмеялись. Льюберт с ненавистью покосился на своих соседей — и пропустил момент, когда ноги «дан-Энрикса» оторвались от пола. Тело энонийца выгнулось, по грязному виску скатилась капля пота.
Лучше бы он закричал, — тупо подумал Льюс. И тут же задумался — а почему, собственно, лучше?..
Ему смутно вспомнилось, что всего пару лет назад он люто ненавидел Рикса. Ненавидел так, что не мог смотреть на него спокойно, без того, чтобы не почувствовать приступ злости. Кажется, он даже согласился бы на то, чтобы южанин умер — только бы наверняка избавиться от его присутствия. Но даже в самых мстительных мечтах он никогда не хотел видеть Пастуха подвешенным на дыбу. «Это уже слишком, слишком, слишком…» — думал Льюберт, прикусив губу.
Понс подтянул пленника к самой перекладине и деловито закрепил веревку. Лицо у «дан-Энрикса» побагровело, но он продолжал удерживать свой вес на вздернутых назад руках. Музыкант что-то прикинул и указал Понсу на один из грузов, сложенных у ворота.
Меченый оскалил зубы, и Дарнторну показалось, что он все-таки кричит — только беззвучно, за той гранью, за которой человеческое ухо уже не способно что-то воспринять.
Фессельд придвинулся поближе. Вероятно, хотел лучше видеть все происходящее. В руке Фрейн держал надушенный платок, который время от времени изящно подносил к лицу. Теперь их локти почти соприкасались, и Дарнторну мучительно захотелось развернуться и выбить Фрейну пару зубов. «Отойди от меня, падаль, — выругался Льюберт про себя. — Обливаешься духами, чтобы никто не заметил, что от тебя несет тухлятиной». К несчастью, Фрейн не обладал талантом ворлока и читать мысли не умел, поэтому с места не сдвинулся.
— Ну что?.. Надумал что-то рассказать о Белых сестрах? — спросил лорд Дарнторн.
Крикс не отозвался. Льюберт понимал, в чем дело — если тратишь все силы на то, чтобы не заорать, будет уже не до того, чтобы дерзить своим противникам.
— Продолжайте, — приказал отец. Льюберту показалось, что он различил в голосе лорда Сервелльда мрачное удовлетворение. Льюс вспомнил их вчерашний разговор — и обругал себя за глупость. Лорд Сревелльд с самого начала дал понять, что он воспринимает предстоящий допрос Меченого как возможность отомстить Валлариксу. А Льюс еще надеялся на то, что отец передумает! Надо же быть подобным дураком!!
Понс подвесил к ногам энонийца второй груз. Результат был мгновенным и совсем не зрелищным, на что бы ни надеялся Фессельд. На сей раз плечи Рикса вылетели из суставов, и пленник повис, как тряпочная кукла, уронив голову на грудь. Спутанные темные пряди почти закрыли смуглое лицо.
Льюс потихоньку вытер влажные ладони о штаны. Молча. Он выдержал все это молча… фэйры знают как, но выдержал.
— Опускай, — приказал Понсу Музыкант.
Когда «дан-Энрикс» оказался на полу, палач взглянул на пленника задумчивым, холодным взглядом, и снова обернулся к креслу Дарнторна.
— Боюсь, с ним будет трудно, монсеньор.
— Вы хотите сказать, что не способны выполнять свою работу? — голос лорда Дарнторна не предвещал ничего хорошего. Но Музыканта это не смутило.
— Нет, монсеньор. Я хочу сказать, что вам лучше оставить его мне на пару дней — а уже после этого продолжить.
— Делайте свое дело, мэтр, — перебил Дарнторн. — Когда мне понадобится ваш совет, я его попрошу.
Он побарабанил пальцами по подлокотнику своего кресла и окликнул пленника.
— Эй, Меченый!..
«Дан-Энрикс», которому Понс только что без лишних сантиментов вправил вывихнутое плечо, вскинул на лорда Сервелльда мутный от боли взгляд.
— С тех пор, как я узнал, кто ты такой, я искренне надеялся, что ты не трус. Если бы ты сказал все, что следует, на первом же допросе, это было бы удобно, но очень досадно. Есть такие долги, которые лучше платить в рассрочку. Так что сделай одолжение — молчи как можно дольше…
Понс вправил пленнику второй сустав. «Дан-Энрикс» конвульсивно дернулся и заскрипел зубами. Вряд ли в подобном состоянии южанин был способен понимать, о чем с ним говорят, но лорд Дарнторн, нисколько не смущаясь этим, продолжал:
— Могу себе представить, что ты сейчас думаешь… В свои семнадцать лет я был таким же идиотом, как и ты, и тоже верил в то, что ничего на свете не боюсь. В семнадцать лет все поголовно идиоты, и чуть ли не каждый третий не боится умереть — особенно если надеется, что о его смерти будут сочинять баллады. Но я не стану тебя убивать. Раньше хотел, но теперь точно знаю, что не стану. Я прикажу выколоть тебе глаза, отрезать уши и язык, сломать все пальцы на руках и сделать евнухом. А потом отошлю тебя к мессеру Ирему. И будь уверен, что об этом никаких баллад не сложат. Слишком это мрачно для застольных песен, и к тому же песни сочиняют о героях, а не евнухах.
Льюберт похолодел.
— О вашем подвиге в балладах тоже не споют, — хрипло ответил энониец. — Впрочем, поступайте, как сочтете нужным…
Льюберт подумал, что «плевать я на вас всех хотел» звучало бы немногим хуже.
«Может быть, у него был с собой люцер, и он успел проглотить пару зерен перед пыткой?» — промелькнуло в голове у Льюса. Но на дыбе энониец корчился на редкость убедительно — не приходилось сомневаться, что ему и в самом деле было больно.
И все-таки что-то с «дан-Энриксом» было не так. Внешне южанин не особо изменился, но это был не тот человек, с которым Льюберт дрался всего год назад. Дарнторн не отказался бы узнать, что с ним случилось.
— Чего ты хорохоришься, дурак? Лучше не зли мессера Дарнторна, а отвечай, что спрашивают, — буркнул Понс.
Молчание, — насмешливо откликнулся южанин. Понс вытаращился на пленника.
— Чего?.. Что это за галиматья?!
— Ну почему «галиматья»? — Крикс явно вознамерился пожать плечами, но не смог и лишь болезненно поморщился. — Это стихи Алэйна Отта. Его ранняя баллада, «Три подарка Девы Озера».