— Я ничего не «думаю». Я просто знаю, — сказал он. — Отец как-то сказал, что если надо будет выбирать между смертью или поражением — то он выберет смерть. Вот он и выбрал… когда уже стало ясно, что Бонаветури хочет выдать его лорду Ирему. Отец же не мог не понимать, что если он попадет в руки Ордена, его отконвоируют в Адель и там казнят.
Меченый сдвинул брови.
— Ты хочешь сказать, он сам просил этого мага?..
— Сам или не сам — какая теперь разница? Я говорю, что он заранее знал, что маг его убьет. И ничего не сделал для того, чтобы спастись — даже наоборот. Когда Бонаветури приказал забрать тебя из Кир-Рована, этот Хеггов ворлок очень разозлился. Он спросил у отца, как тот мог это допустить. Отец в тот вечер был не очень-то… — Льюберт поморщился. — Ну, словом, он был пьян. На все упреки мага отвечал только одно — «а что я мог бы сделать?». А потом вообще перестал что либо отвечать и уронил голову на руки. Маг сидел и смотрел на него с таким видом, словно кто-то наблевал прямо на стол. Потом скомкал салфетку, бросил ее на пол и сказал — «Ну, значит вы, Дарнторн, мне больше не нужны». И вышел. Я тогда решил, что отец слишком много выпил и не слышал, что тот говорил — так-то он в жизни не позволил бы кому-то разговаривать с собой в подобном тоне. А теперь я думаю, что он все слышал. Даже… ну, вроде как провоцировал его.
Меченый прикусил губу.
— Может быть, ты и прав. Хотя лорду Дарнторну очень повезло. Для человека, который связался с этим магом, он еще легко отделался…
— Я знаю, — мрачно сказал Льюберт. Энониец удивленно посмотрел на собеседника, но ни о чем спрашивать не стал, и Льюберт был ему за это благодарен. Вместо этого дан-Энрикс сказал совсем другое.
— Я готов. Пошли?.. Прежде всего добудем сапоги.
Льюберт не очень понимал, как Крикс намерен это сделать, но южанин попросту разул одного из охранявших двери орденских гвардейцев, пользуясь почтением к «особе королевской крови» и всеобщим замешательством при виде полностью одетого больного, вышедшего в коридор.
Появление Меченого на переговорах произвело фурор. Бонаветури вытаращил глаза так, как будто бы увидел вставшего из гроба мертвеца. Сэр Родерик и его знаменосец, Эккерт из Томейна, напротив, уставились на покрывавшую стол скатерть, словно золотистая парча внезапно вызвала у них обоих страшный интерес. А мессер Ирем раздраженно сдвинул брови, но все-таки отодвинул кресло и демонстративно встал, как много лет вставал при появлении Валларикса. Вслед за коадъютором поспешно поднялись и остальные — даже Лорио Бонаветури, хотя именно он вполне мог этого не делать, так как Меченый был его пленником. Представители Двенадцати домов вытягивали шеи, пытаясь получше рассмотреть «дан-Энрикса». И только Аденор беззаботно улыбался, словно он — единственный из всех — ничуть не удивился неожиданному появлению дан-Энрикса.
— Кресло для принца, — коротко распорядился Ирем, бросив на дан-Энрикса сердитый взгляд, мало вязавшийся с его почтительным поведением. Кто-то из орденских рыцарей поспешно принес кресло. Рикс прошествовал через весь зал, невозмутимо занял предназначенное ему место и кивнул собравшимся.
— Садитесь, господа.
Дарнторн покачал головой, удивляясь этой новой, неизвестной ему прежде стороне дан-Энрикса. Меченый держался так, как будто бы давно уже привык к тому, что его появление встречают общим вставанием. Впрочем, энониец в свое время посетил десятки государственных советов, и сейчас наверняка копировал Валларикса.
Когда первое оживление прошло, и ход собрания, нарушенный внезапным появлением дан-Энрикса, вернулся в прежнюю колею, Льюберт всерьез задумался о том, нельзя ли потихоньку улизнуть, пользуясь тем, что на него никто не смотрит. В Академии ученикам рассказывали, что Гардаторн представляет из себя торговую республику, где правят представители двенадцати преуспевающих купеческих родов, но истинный смысл слова «республика» Льюберт понял только теперь. Несмотря на то, что Лорио Бонаветури носил титул магнуса, другие внутриморцы не доверяли ему говорить от имени всех остальных. Каждый из них считал необходимым лично высказаться по любому обсуждаемому на собрании вопросу. Притулившись в самом конце длинного стола, Льюс мрачно думал, что теперь ему, по крайней мере, ясно, почему затеянные коадъютором переговоры продвигаются вперед так медленно.
В зале было довольно душно. Крикс то и дело вытирал со лба испарину. «Дурак, — мысленно выругался Льюберт. — Лучше бы слушался врача и не вставал с кровати». Впрочем, несмотря на нездоровый вид, дан-Энрикс, судя по всему, не собирался падать в обморок. Льюберту вскоре надоело выжидать, когда тот свалится под стол, и он переключил свое внимание на внутриморцев. Прежде всего его внимание привлекла женщина лет тридцати пяти, которую звали Галатеей Ресс — во-первых, потому, что она была единственной женщиной среди собравшихся, а во-вторых, потому что остальные представители Двенадцати домов держались с ней почтительнее, чем с самим Бонаветури. Очень скоро Льюберт должен был признать, что леди Ресс очень умна — она была способна ухватить самую суть проблемы и в нескольких фразах сформулировать мысль, которую напрасно пытался выразить какой-нибудь другой оратор.
Около часа дня, когда лорд Ирем предложил собравшимся прерваться, чтобы отдохнуть и пообедать, Галатея Ресс внезапно поднялась со своего места и легкой, грациозной походкой направилась к тому концу стола, где сидел Крикс. Остановившись рядом с ним, она что-то сказала Меченому. Тот ответил. Галатея наклонила голову к плечу, как будто темные, густые волосы, уложенные вокруг ее головы в подобие короны, были слишком тяжелы, чтобы держать голову прямо. Льюберт пожалел о том, что сидит слишком далеко и не может услышать, о чем они говорят.
Дождавшись, пока леди Ресс уйдет, он сам направился к дан-Энриксу.
— Ты как, поднимешься наверх, к себе? — осведомился он. — Или прикажешь, чтобы тебе принесли обед прямо сюда?
— Лучше наверх, — чуть-чуть подумав, сказал Крикс. — А то еще решат, что я не могу лишний раз пройтись вверх-вниз по лестнице.
Про себя Льюберт полагал, что лишний раз ходить по лестницам южанину действительно не стоит, но он предпочел оставить эти мысли при себе. Сидевший рядом с энонийцем Ирем жестом подозвал двоих гвардейцев.
— Проводите принца в его комнаты.
Судя по тяжелому взгляду, которого удостоился Дарнторн, лорд Ирем уже понял, кто снабдил дан-Энрикса одеждой. Льюберт сделал вид, что ничего не замечает, и вышел из зала вслед за Криксом.
Когда они повернули в коридор, ведущий к башне, Льюс спросил:
— Ну, как тебе переговоры? Не жалеешь, что ввязался в это дело?.. На твоем месте я бы только радовался, что мне не приходится целыми днями сидеть в этой духоте и слушать, как они стараются заговорить друг друга до смерти. Особенно если учесть, что некоторые из них двух слов связать не могут, а другие битый час талдычат об одном и том же. Честное слово, когда кто-то начинал в десятый раз по новой пережевывать одну и ту же мысль, я был готов завыть.
— Да брось, не так все плохо, — слабо усмехнулся Крикс. — Некоторые из них очень хорошие ораторы. Например, Анно Валлони или Галатея Ресс.
— А что толку, если слушать все равно приходится всех до единого?.. — сварливо возразил Дарнторн, заходя в комнату дан-Энрикса. — Кстати о Галатее. Что она тебе сказала?
Меченый пинком захлопнул дверь обессилено упал в ближайшее кресло.
— Она пожелала мне скорейшего выздоровления, — с досадой сказал он. — А еще она сказала, что знала мою мать… и что я очень на нее похож.
Льюс замер, не дойдя до креслла.
— Правда, что ли? — глупо спросил он.
Теперь становилось ясно, почему после беседы с леди Ресс Крикс выглядел таким пришибленным. Последние несколько лет Льюберт считал южанина внебрачным сыном императора, и он был не единственным, кто придерживался этой версии. Только когда Лорио Бонаветури потребовал официально подтвердить родство его пленника с дан-Энриксами, выяснилось, что Крикс был незаконным сыном вовсе не Вальдера, а его сестры, рожденной в Вальяхаде от второго брака Наина Воителя.
Глядя на хмурое лицо дан-Энрикса, Льюберт впервые задался вопросом — а что думал относительно этой истории сам Крикс. Как будто бы подслушав его мысли, Меченый сказал: