— Я очень любила эту книгу в детстве, — призналась девушка довольно неожиданно для самой себя. — Лет в десять я, кажется, знала ее наизусть. Но как-то раз Аттал увидел, что я ее перечитываю, и забрал ее, сказав, что мне не стоит тратить время на такую чушь. Он говорил, что Эймунд просто помешался от того, что загубил большую часть своей дружины из пустопорожнего тщеславия. Или, что еще вернее — никаких своих воспоминаний Эймунд никому не диктовал, а всю эту историю сказители придумали уже после его смерти на основе всяких домыслов и слухов.
Ее собеседник улыбнулся обаятельной, почти мальчишеской улыбкой, странно контрастирующей с его шрамом и клеймом на лбу.
— Помнится, в свое время мессер Ирем сказал мне об этой книге ровно то же самое, — сказал он доверительно. — Однако я не думаю, что он был прав… Заметки Сухорукого доказывают, что он был в полном рассудке. Посмотрите — вот, к примеру, карта, которая составлена с его слов. Все более подробные и современные карты тех морей — только уточнение той самой, первой карты. А ведь Эймунд никогда не обучался землеописанию и вообще был неграмотен! Ваш брат и мессер Ирем могут думать все, что им угодно, но, если подобный человек клянется, что корабль с его спутниками не разбился и не утонул, а именно исчез — то ему стоит верить. И потом… взгляните вот сюда, — Крикс указал на раскрытый том, лежавший на столе. — В одной из наших книг записана точно такая же история. Когда тарнийские мятежники во главе с леди Серелин и Ано Кайдом скрывались от своих преследователей, с их кораблем случилось то же самое, что и со спутниками Сухорукого. В официальной хронике написано, что корабль повстанцев налетел на скалы и затонул, но моряки, участвовавшие в погоне, быстро разнесли по берегу историю о том, как судно с беглецами растворилось в воздухе прямо на их глазах. Автор этого сочинения отправился в Эстарн и разыскал там одного из очевидцев этого события, который успел стать дряхлым стариком. Этого старика, как и вашего Эймунда, считали сумасшедшим. Но я думаю, он был не более безумен, чем Сухорукий. Просто рассказывал о вещах, которые казались окружающим слишком невероятными.
— Вы полагаете, что это была магия?.. — спросила Алира, удивившись, с чего это Криксу вздумалось заниматься подобными изысканиями среди ночи, но помимо воли поддаваясь убежденности, звучавшей в его голосе.
— Думаю, да, — кивнул южанин. — Но я, кажется, отвлек вас?.. Вы сказали, что зашли сюда почти случайно.
— Я искала императора, — вырвалось у Алиры неожиданно для нее самой. — Я зашла в его аулариум, но там никого не было. А потом я увидела за этой дверью свет, и подумала, что он может быть здесь.
Алира запоздало ужаснулась собственным словам. Что она делает? Как можно признаваться человеку, с которым она знакома пять минут, что ей приходится разыскивать своего мужа по всему дворцу? Что он подумает о ней после подобного признания? И что он будет думать о Валлариксе? Все эти мысли вихрем проносились у нее в голове, но остановиться Алира уже не могла. С губ сорвались какие-то немыслимые, испугавшие ее саму слова:
— Мы поженились всего восемь дней назад, а он относится ко мне так, как будто я уже успела ему надоесть. Иногда мне хочется прямо спросить его — любит ли он меня хоть немного?!
«Дан-Энрикс» внимательно смотрел на нее. К большому облегчению Алиры, в его взгляде не было ни удивления, ни унизительного для нее сочувствия.
— Валларикс недавно перенес тяжелую утрату, — сказал он негромко.
— Да, я знаю… его дочь… — пробормотала Алира. Ей почему-то стало холодно, и она крепче стянула на груди концы своей шали. Конечно, она помнила, что дочь Вальдера умерла от «черной рвоты» как раз накануне их помолвки. Но только сейчас Алира вдруг представила, каково ему было непрерывно улыбаться, изображать перед всей столицей счастливого жениха и развлекать ее, ничем не выдавая своей боли. Она посмотрела на «дан-Энрикса». — Я бы хотела как-нибудь ему помочь. Но я не знаю, как… Он никогда не говорит со мной об этом.
Меченый задумчиво кивнул.
— Мне кажется, он не считает себя вправе вас обременять. Если позволите, я буду говорить начистоту. Валларикс понимает, что ваш брак был заключен по политическим соображениям, и теперь чувствует себя обязанным приложить все усилия, чтобы сделать вас счастливой. Но в его положении это требует от него почти нечеловеческих усилий.
— Да не хочу я, чтобы меня «делали счастливой», особенно через силу! Я бы предпочла, чтобы он сам был счастлив, — возразила девушка с досадой.
— Я бы хотел, чтобы он мог вас слышать, — отозвался Меченый. И тут же сдвинул брови. — Вы дрожите. Я совсем забыл закрыть это дурацкое окно…
Он быстро снял с себя куртку из вощеной бычьей кожи, придававшую ему сходство с островным контрабандистом, и набросил эту куртку ей на плечи, а потом шагнул к окну и плотно закрыл его. Алира слегка опешила от фамильярности «дан-Энрикса» и от самой идеи натянуть на нее тяжелую и грубую мужскую куртку, под которой могли уместиться двое таких, как она. Но в Меченом было нечто такое, что внушало безотчетную симпатию, так что, придя в себя от изумления, Алира против воли улыбнулась.
— Спасибо. Я, наверное, пойду к себе. Если вы все-таки увидите Валларикса, скажите ему, что я его жду.
— Не беспокойтесь, моя королева. Он скоро придет, — до странности уверенно сказал «дан-Энрикс». У Алиры не было никаких оснований верить его обещанию, однако из библиотеки она вышла успокоенной и чувствующей странный прилив сил. После разговора с Меченым она почувствовала острую, почти болезненную жалость к Валлариксу, но к этой жалости примешивалась куда более глубокая, чем раньше, нежность к мужу. До сих пор она либо пыталась добиться внимания Вальдера, либо мучалась от мысли, что он ей пренебрегает. Но теперь она увидела события последних дней с совершенно новой стороны, и в первый раз за свою жизнь почувствовала себя не девочкой, а взрослой женщиной, которой предстояло исцелить другого человека от терзавшего его отчаяния.
Крикс вошел в семейную усыпальницу «дан-Энриксов» и осторожно притворил за собой дверь. Потолок зала был таким высоким, что свет обычных ламп не достигал его, так что вошедшему казалось, что над его головой — не каменные своды, а беззвездное ночное небо. До сегодняшнего дня «дан-Энрикс» был здесь лишь однажды, и тогда ему, конечно, даже в голову не приходило, что тринадцать поколений королей и королев, похороненных в этой роскошной усыпальнице, являются его предками. Меченый шел между двух рядов колонн, и звук его шагов терялся в тишине, как будто под ногами были не обтесанные до зеркальной гладкости каменные плиты, а толстый войлочный ковер. Отблески Очистительного огня выхватывали из сумрака светлые мраморные статуи, изображавшие давным-давно почивших Риксов. В другой день Меченый с удовольствием остановился бы, чтобы разглядеть их получше, но сегодня он пришел сюда не за этим. Прежде, чем идти за наследством Энрикса из Леда, следовало побеседовать с Валлариксом, а заодно и сдержать слово, данное Алире.
Как он и рассчитывал, Валларикс обнаружился возле надгробия Элиссив. Он сидел на низкой каменной скамейке в нише у стены и был так глубоко погружен в свои мысли, что заметил Крикса, только когда тот приблизился к нему почти вплотную. Увидев Меченого, император удивился, но значительно слабее, чем можно было ожидать, учитывая обстоятельства их встречи.
— Ты стал похож на Светлого. Являешься и исчезаешь без предупреждения, — сказал Валларикс, чуть заметно улыбнувшись. Пораженный этим неожиданным сравнением, Меченый даже не нашелся, что ответить, а король тем временем поднялся на ноги — с усилием, как человек, который долго просидел на одном месте в недостаточно удобной позе — и протянул ему руку. Меченый отметил, что внешне Валларикс выглядит гораздо лучше, чем в ту зиму, когда они виделись в последний раз. Исчезли траурные тени под глазами и болезненная худоба, а изжелта-бледное, как будто бы обтянутое выцветшим пергаментом лицо опять стало матово-смуглым. Но при всем при том сейчас Валларикс куда больше походил на призрак, чем тот исхудавший и всегда усталый человек, каким его помнил Меченый. Спокойствие, с которым император встретил его неожиданное появление, и его прозрачный, самоуглубленный взгляд сказали Криксу больше, чем любые жалобы Алиры. Валларикс смотрел на племянника приветливой улыбкой, а ладонь у императора была живой и теплой, но «дан-Энрикс» все равно не мог отделаться от ощущения, что мысли его собеседника поглощены чем-то совсем другим, страшно далеким и от этой комнаты, и от самого Крикса. Меченый сглотнул стоявший в горле ком.