Но еще существовала Дженвер. Она не были ни его подданной, ни подданной другой державы. В клятве новобрачных, которую они принесли в день обручения, были слова о том, что «твоя боль отныне — моя боль, а твое счастье — мое счастье». И Наорикс отправился за утешением в покои королевы. Когда он вошел, она читала только что полученное письмо из дома, и, увидев Наорикса, побледнела так, как будто увидела призрак. Но тогда он не придал этому никакого значения, а только вспомнил слова лекаря о том, что королеве нельзя волноваться, иначе последствия могут быть самыми плачевными, и, встревожившись за ее самочувствие, повел себя ничуть не лучше старой кумушки, хлопочущей вокруг беременной соседки. Если бы Дженвер могла оценить комичность этой сцены, она, вероятно, вызвала у нее улыбку. Наорикс, не находящий себе места и хватающийся то за веер, то за кубок и кувшин с оремисом, то за колокольчик, предназначенный для вызова прислуги, наверняка выглядел очень забавно. «Дорогая моя, вы в порядке?.. Как вы себя чувствуете? Может, вызвать лекаря? Или кого-нибудь из ваших дам?..». Словом — Хегг знает, что такое.
Именно в тот день, вернувшись в свои комнаты, Наин внезапно понял, что влюблен. Нет, он и раньше был неравнодушен к красоте своей жены, но полагал, что это то же самое, что он испытывал к любой красивой девушке из тех, которых он узнал еще до свадьбы. Теперь Наин начал понимать, что его чувство к королеве было чем-то несравненно бóльшим.
Император помнил день, когда она рожала его сына. Это было долго, очень долго. Толпа лекарей, магистр из Совета Ста, бледные, сбившиеся с ног служанки… окровавленные полотенца, сладковатый запах твисса, приглушенные закрытой дверью стоны. Наин ждал новостей в гостиной королевы — точнее, метался по ней, как одержимый. Совершая очередной круг по комнате, он нечаянно смахнул на пол шкатулку с небольшого письменного стола из розового дерева. На пол ворохом посыпались листы бумаги, восковые палочки и незаконченные письма.
Наин поднял отлетевшую на несколько шагов шкатулку и внезапно обнаружил, что она с секретом — расколовшаяся при падении крышка позволяла видеть сжатую пружину, открывавшую второе отделение. Воитель поддел ее кончиком кинжала и достал оттуда еще три письма.
Впоследствии он сам уже не помнил, почему он начал их читать. Дурацкий, совершенно не достойный императора поступок. Два письма были королеве от ее двоюродного брата из Халкивара, и одно, не законченное, от Дженвер — ему. Это письмо кричало о любви, тоске и страхе. «…Иногда, когда я лежу в своей комнате — в полной темноте, с задернутыми шторами — мне кажется, что я умру. Женщины ведь довольно часто умирают в родах. Но ты написал, что постараешься приехать к осени. Значит, я должна жить — хотя бы для того, чтобы опять увидеться с тобой. Как я хочу опять увидеться с тобой!.. Лекарь сказал, что теперь уже скоро. Если бы я знала, что ты рядом — я уверена, мне было бы совсем не страшно. Но я здесь одна, всегда одна».
Эти слова стояли у него перед глазами еще несколько минут после того, как он сложил письмо. Оно было закончено — внизу стояла подпись королевы. Если это_ можно было считать королевской подписью. «…Твоя Дженни». Наин тогда отшвырнул письмо, как будто оно было ядовитым. Королева, видимо, хотела отослать письмо домой с доверенным лицом, но человек, который доставлял ей новости из Халкивара, задержался, а роды начались раньше, чем рассчитывали лекари.
Потом Наин прочел оба письма от королевского кузена. В первом из этих писем Дэмиан на трех страницах сокрушался о безжалостной судьбе, навеки разлучившей их с любимой, а заканчивал патетическим обещанием исчезнуть из ее жизни навсегда. Однако, судя по содержащемуся во втором письме совету уничтожить оба предыдущих, сдержать это обещание избранник королевы оказался не способен. Наин заскрипел зубами. Интересно, что же было в тех двух письмах, если они показались бы компрометирующими даже в сравнении с теми, которые он успел прочесть?!
Воитель смутно помнил, что он даже видел брата королевы в свадебном кортеже, провожавшем его будущую жену в Адель. Правда, черты «кузена Дэмиана» никак не хотели сложиться в его памяти в какой-то цельный образ. В прошлом Наину не приходило в голову присматриваться к родственникам королевы — он был слишком увлечен своей невестой. Кажется, этот кузен, как и многие мужчины в семье королевы, имел склонность к ворлокству и даже почитался весьма Одаренным магом.
Наорикс перечитал все письма Дэмиана по второму разу, все сильнее разъяряясь. Что это за мужчина, который сначала позволяет заморочить голову любимой девушке, которую его семья мечтает видеть королевой, после этого сам провожает бывшую возлюбленную под венец с ненужным ей мужчиной, а потом внезапно начинает разливаться о своих высоких чувствах в многословных письмах?.. Да еще и обещает, что приедет ко двору, чтобы еще раз повторить все это вслух.
Наорикс попытался убедить себя, что этот Дэмиан просто обворожил его жену с помощью своих ворлочьих способностей. Но в глубине души Наорикс знал, что дело тут не в Даре и не в магии. Дженвер действительно любила своего двоюродного брата. Все события последних месяцев предстали перед Наориксом с совершенно новой стороны. Странная скованность и немногословность молодой королевы, которые он раньше объяснял девической застенчивостью, на самом деле означали равнодушие и неловкость женщины, вынужденной играть роль любящей супруги перед совершенно безразличным, и, возможно, даже неприятным ей мужчиной. В том единственном письме, которая попало ему в руки, он увидел совсем другую Дженвер — искреннюю, страстную, тоскующую по любви и пониманию…
Наин не помнил, сколько времени он простоял посреди комнаты, сжимая в руках эти письма. А потом служанка вынесла из комнаты младенца.
Император тупо посмотрел на девушку. Она, должно быть, приняла этот пристальный взгляд за молчаливый вопрос о ребенке — с преувеличенной радостью ответила:
— Мальчик, государь!
Наин чувствовал, что должен что-нибудь сказать, но не мог придумать ничего подходящего случаю.
— Как королева?.. — мертвым голосом осведомился он.
— С ее величеством все хорошо, — заверила служанка. — Лекарь сказал, все прошло лучше, чем они рассчитывали.
Если несколько часов надрывных стонов — это «лучше», то впору коленопреклоненно поблагодарить Пресветлых Альдов, что он не родился женщиной…
— Я зайду к ней… когда она немного отдохнет, — пообещал Воитель и шагнул к двери. Лицо служанки растерянно вытянулось.
— Разве государь не хочет посмотреть на принца?..
— Посмотреть?.. Ах, да, — Наин опомнился и даже ощутил какое-то подобие интереса, хотя еще несколько минут назад ему казалось, что захлестнувшее его мрачное безразличие раз и навсегда похоронило под собой все остальные чувства. — Мальчик, ты говоришь?.. Знаешь, я предпочел бы девочку. Такую же безумную, как моя бабка Беатрикс. Да ладно, ладно, я шучу… незачем строить мне такие укоризненные рожи. Неси его сюда. Э, нет, мне его отдавать не нужно… в жизни не держал младенцев, не хотелось бы начать с того, чтобы уронить на пол собственного сына. Хм… какой он маленький и сморщенный. И кожа совсем темная.
— Это пройдет, — заверила служанка.
Младенец открыл глаза и заорал. Но Наин вздрогнул вовсе не от крика. Глаза у принца оказались очень светлыми, как будто бы затянутыми голубоватой пленкой, словно у слепых котят. Наину стало жутко.
— Что у него с глазами? Он слепой?! — в ужасе спросил он.
— Конечно, нет, милорд! — обиделась служанка. — Господин маг сказал — это из-за того, что у миледи в роду были ворлоки. У них у всех белесые глаза.
Наверное, она хотела его успокоить, но эффект от ее слов был совершенно противоположным. Наин стиснул кулаки.
— Ворлоки, значит… — глухо сказал он.
Служанка отшатнулась. Это какое же у него было выражение лица, что даже эта недалекая девица так перепугалась?..
Наин резко развернулся и вышел из гостиной раньше, чем служанка задала ему еще какой-нибудь несвоевременный вопрос. Наорикс чувствовал, что должен убраться как можно дальше от младенца и от этой комнаты — иначе он ворвется в спальню королевы и с порога заорет, что ему все известно. И про письма, и про Дэмиана… и про этого ребенка, будь он проклят.