Потом они всё-таки стали расходиться…
Звонок над дверью беспрерывно звенел… и нарушал дремоту, которая охватила его, когда он — даже не осознавая, когда и как — оказался на лавке возле печи. Он бы заснул… но над дверью опять раздался звонок, и из неё потянуло холодом, потом это снова повторилось, и ещё, и ещё… это кто-то, уходя, почувствовал, что тащит на плечах тяжкую ношу, и решил вернуться, чтобы напоследок пропустить ещё один стаканчик, хотя Куколка, недовольно поморщившись, сообщала, что трактир закрывается, но тем не менее наливала каждому, кто просил.
Рафаэль остался в одиночестве и, сидя возле почти остывшей печи, боялся, что с минуты на минуту она и его выгонит в туман и снег, а потому притворился спящим. На самом деле ему мешали заснуть грохот отворяемой и затворяемой двери, все эти уходы и возвращения, и звон колокольчика, и холод, врывающийся в распахнутую дверь, и мысль о том, что ему, уставшему, недужному от выпитого, придётся карабкаться на церковный холм. Ему не удалось сделать что-либо из задуманного. Только напился допьяна, но на этот раз он чувствовал не приятную беззаботную расслабленность, а усталость, недовольство самим собой, голова у него болела, а в животе что-то крутило; он знал, что с этим противным состоянием бороться невозможно, нужно просто терпеть его, пока не пройдёт.
Больше всего ему хотелось растянуться на скамейке и спать.
Похоже буфетчица не собиралась его выгонять.
Она проходила совсем рядом с ним, когда убирала со столов. Потом закрыла дверь на задвижку, задёрнула занавески и сложила стулья на столы…
В трактире больше не было никого, кроме них.
— Я хотела, чтобы вы остались, — сказала она, закончив мыть стаканы и ещё раз поправив перед стеклянной дверцей шкафчика гладкие, коротко стриженные волосы. Было ясно: она знает, что он не спит и наблюдает за ней.
Вздохнув, она присела возле него и, будто не зная, что сказать, смотрела в пол. Рафаэлю подумалось, что он должен что-то сказать в своё оправдание, ведь он ни с того ни с сего остался в трактире. С другой стороны, попытка оправдаться казалась ему не совсем уместной — ведь она может подумать, что он просто побоялся отправиться в путь ночью по занесённой снегом дороге, струхнул, как заслуживающий презрения слабак, — это могло бы разочаровать её, а может, даже рассердить, и она тут же выставит его за дверь…
— Иногда человек не знает, — он решился немного пофилософствовать.
— А кто такая Эмима? — слегка задумчиво, не поднимая глаз, прервала его она.
— Ведь это вы… Не так ли? Вы сами…
— Я говорю о настоящей Эмиме.
Она явно не хотела, чтобы он притворялся. Хотела знать правду.
Однако Рафаэль не мог просто так выдать Михника, поэтому он возразил ей, что не знает никакой другой Эмимы.
— Кажется, здесь когда-то жила какая-то колдунья, — задумчиво продолжала буфетчица. — Её тоже так звали… Говорят, что иногда она появляется здесь…