Роман был переведён и опубликован в 2000 г. на немецком, а в 2010 г. на польском языках. Теперь настало время его появления на языке русском.
I
Органист и причетник Рафаэль Меден сидел в тёмной, чересчур натопленной комнате церковного дома и пил жганье[1]. Снаружи падал снег. В оконные стёкла ударяли порывы северного ветра, так что старое, расшатавшееся окно звенело и скрежетало, а в наружные стены неугомонно стучались ветви то одной, то другой груши из тех, что окружали дом.
Смеркалось.
От большой изразцовой печи тянуло жаром, проникавшим даже в мысли, и оттого они становились ленивыми, пустыми и ненужными. Ему не хотелось встать и зажечь свет. Зачем? Да и думать, по правде говоря, было не о чем. Прежние мечты развеялись в прах.
Все эти большие ожидания, все великие мысли, смиренная набожность, любовь, вера и стремление к спасению, и даже сам Бог. Временами казалось, что всё развеялось в прах. Даже сам Бог… Остались какая-то боль в душе, уныние и это вот одиночество среди старых стен, в которых даже днём отсутствовал всякий намёк на домашний уют.
Священника в приходе не было.
Напрасно Рафаэль и просил, и требовал — он даже иногда им угрожал, даже в епископат писал… Ответа не было. Словно они позабыли о здешнем приходе. И о нём. О Рафаэле. Которого послали с поручением: подготовить всё необходимое к приезду священника.
Осталось только жганье…
С тех пор как начал падать снег, люди не утруждали себя посещением церкви.
Он уже давно не обращал внимания на большие настенные часы. Лишь иногда на какое-то мгновение слух раздражал их скрежет. Тогда ему очень хотелось сорвать их со стены. Остановить. И не знать, когда нужно звонить к вечерне и к полуденным молитвам. Не знал бы. И не звонил. Наверное, никто даже не заметил бы их отсутствия. И старая неказистая церковь молчаливо стояла бы на холме, как сброшенная с плеч ноша.
В комнате постепенно воцарялся мрак. Лишь в окно сквозь занавески просачивалось немного света да небольшой огонёк от печи вырывался через неплотно закрытую дверцу, а пламя рисовало на стене какой-то багровый уродливый силуэт.
Снаружи по-прежнему бушевал ветер.
И до вечернего благовеста оставалось целых два часа ожидания.
Временами сквозь дрёму он вспоминал прежнего священника, с которым не был знаком и который, как говорят, уже довольно давно и совершенно неожиданно исчез… И никто не знал, почему он сбежал и где скрылся.
Леопольд Срнец… И он, этот прежний священник, здесь, в Врбье, без сомнения, пил жганье.
Кто знает, что с ним случилось… Ни епископ, ни декан[2] ничего не хотели сказать в ответ на вопросы Рафаэля. Епископ просто-напросто не услышал его.
Декан поморщился и махнул рукой: дескать, не всё ли равно…
Потом Рафаэль писал им письма и даже от имени прихожан их посылал…
Вначале они, правда, как-то отвечали: мол, на Божьей ниве не хватает работников…
Потом — ничего.
Всё вокруг по-прежнему было таким, каким оставил Леопольд Срнец. И старый, давно не ремонтировавшийся орган тоже. Жители села говорили, что священника забрал болотный дьявол. И было немало таких, кто в это верил.
Потом в дремотном тепле мысли вновь лениво расползлись во все стороны. Словно какие-то туманные духи, они расползались по развалинам воспоминаний и, по сути дела, ровным счетом ничего не значили. Туман проглатывал их. Дремота. Тяжёлые веки опускались на глаза, и ветер куда-то уносил мысли, погружал их в глубокую тишину и только время от времени тревожно напоминал о них дребезжанием расшатанного окна, въедавшимся в дремоту.
Внезапно что-то разбудило его.
Он не знал, что, где… Испуганный, как будто его застали с поличным, будто он в чём-то виноват, он задержал дыхание. И прислушался… И ждал… Посмотрел на потолок, а потом снова на двери. В голове колыхалось лёгкое кружение. Потом он встал и приподнял оконную занавеску. Сквозь запотевшее стекло ничего не было видно. Он зажёг свет. И на всякий случай по-быстрому вытер поверхность стола рукавом…
Что-то где-то зашуршало. Где-то за шкафом со святыми дарами… Потом показалось, будто это «что-то» подслушивает Рафаэля, наблюдает за ним, пришло его испугать, что сейчас потихоньку начнут открываться двери и там, за ними, появится какая-то страшная фигура.
Осторожно, не отводя взгляда от тени у двери, он спрятал бутылку под стол. Ему и окно хотелось открыть, хотя бы на мгновение. Потому что он был убежден, что в комнате, которая когда-то служила священнику канцелярией, стоял сильный запах алкоголя.
1
Жганье — словенское название алкогольных напитков, получаемых через кипячение и дистилляцию.
2
В данном случае — должностное лицо католической церкви, наблюдающее за группой приходов.