— Теперь всё изменилось, — помолчав, всё-таки сказала она, как будто бы речь шла о мелочи, о которой даже не стоит говорить.
— Ах так, — он тоже придал своей реплике видимость небрежности.
— Изменилось, потому что я этого хочу, — выпрямилась она и быстрым привычным движением поправила пряди волос, упавшие ей на лицо.
— Ну, если это так — значит, я могу спать спокойно, — язвительно заметил он и вместе с тем на самом деле почувствовал облегчение. В первую очередь касавшееся ночного происшествия, ибо, приняв во внимание утреннюю бледность Михника и его поведение, он уже почти поверил, что вряд ли всё это ему только померещилось и что старик в самом деле мог иметь столь невероятный и, скорее всего, болезненный замысел…
А девушка, смотревшая на огонь и мешавшая чай с серьёзно-рассерженным лицом, казалась ему смешной. Он намеренно не сводил с неё глаз, когда она оглянулась и немного скованно направилась к нему с полной чашкой в руках.
— А ты красивая, — он хотел немного пошутить, но в его голосе совершенно неожиданно послышалось ещё нечто, ни в малейшей степени не похожее на шутку.
Она покраснела, наклонилась над кроватью и дрогнувшей рукой поставила чашку на табуретку. А когда выпрямилась и порывисто обернулась в сторону двери, всё её лицо было залито румянцем.
Он хотел окликнуть её, когда она почти бегом покидала кухню, но именно в этот момент он не смог вымолвить ни слова.
Потом он всё утро напрасно ожидал, что она придёт готовить обед. Но ни она, ни Михник ни разу не заглянули в кухню. Ему даже пришлось поддерживать огонь в плите. Вплоть до полудня он всего дважды слышал доносившийся из горницы кашель старика, но складывалось впечатление, что он заглядывал туда в поисках каких-то нужных ему вещей и тут же исчезал снова.
Эмима красила коридор винно-кровавой краской. Она не посмотрела на него, когда он, в разношенных туфлях и кое-как застегнутом пальто, прошел мимо неё. Поэтому он не сказал ей ни слова.
Чай к жганью ему тоже пришлось кипятить самому. Больше всего он обрадовался именно возможности выпить, и ему было совершенно безразлично, что пришло время полуденного благовеста, о котором, очевидно, позабыл и Михник.
Впрочем, ему казалось, что и Михник с Эмимой тоже поссорились. Их утренние, а также послеобеденные уроки на этот раз не состоялись. Никто не отбивал по столу такт. Похоже, они даже за стол не сели, хотя потом, после полудня, Михник довольно часто заходил в горницу, он даже несколько раз подряд вызывал Эмиму в коридор, но девушку это совершенно очевидно не интересовало.
Вечером, очень вежливо, как и подобает, старик постучал в дверь, прежде чем войти в кухню. Рафаэль, закутавшийся в одеяло, дремал в приятном подпитии… и вначале даже не собирался оборачиваться, услышав, что старик сел за стол.
— Нам нужно поговорить, — через некоторое время пробормотал он, как будто бы ему было очень трудно говорить. Да и Рафаэль, который не сразу, а только через некоторое время повернулся на постели, сделал это с большим трудом. И с безмолвным отпором посмотрел на него, что старик, разумеется, заметил и чему вряд ли был рад. Даже по его лицу было видно, что ему очень трудно преодолевать самого себя, что он чувствует себя униженным и начинает этот разговор вопреки своему желанию. Рафаэль с большим недовольством подумал, что речь пойдёт о приближающемся Рождестве и обо всех обязанностях, которые были на них возложены, — вероятно, это, в конце концов, и заставило старика взяться за ум.
— Я хочу поговорить об Эмиме… — слова старика удивили Рафаэля. Было совершенно очевидно, что он не может скрыть своего замешательства и недовольства и в то же время своего бессилия по отношению ко всему тому, что заставило его прийти в кухню и начать этот разговор. И Рафаэль нарочно пренебрежительно оттопырил нижнюю губу и пожал плечами, а потом совершенно серьёзно решил, что его не слишком сильно интересует то, что связано с девушкой, и пусть эти двое сами договариваются между собой и решают свои проблемы.
— Собственно говоря… — ещё в большем замешательстве мямлил старик, — так сказать… как бы я сказал, дело немного щекотливое, необычное… и я прошу вас: пусть это останется между нами. — Он взглянул на дверь, словно опасаясь, что она закрыта недостаточно плотно… После этого он негромко и нервно постучал пальцем по столу и посмотрел в окно. — Знаете, — продолжал он, — она молода, очень одарена, в этом нет ни малейшего сомнения, я же говорю, что это исключительный талант — однако… к тому же эта молодая, здоровая девушка со своими тараканами и сложностями и всем прочим, как говорится — вы же понимаете… — Рафаэль удивлённо смотрел на старика и не хотел даже одним-единственным жестом помочь ему избавиться от муки, которая, по-видимому, очень сильно давила на него. Однако он не усмехнулся в ответ на эти слова, не иронизировал над ними, хотя — по совести говоря — ему надоело дожидаться, когда же старик выдавит из себя слова о том, что на самом деле угнетало и мучило его.