Михник, который при подготовке предстоящего маскарада был единственным человеком, обладающим правом выбирать роль по своему вкусу, вырядился в одежды белого дьявола. Отлично сшитый из длинноворсного материала комбинезон с приподнятым хвостом и снежно-белыми копытами вместо сапог, с багровыми рожками над заострёнными ушами, с длинными белыми космами на перчатках был сделан с подлинным мастерством, так что человек, даже не надевая маски, невольно уподоблялся маскарадному персонажу.
— Вам будет жарко, — со знанием дела предупредила старика Эмима, умело помогая Рафаэлю облачиться в костюм епископа, который был необычайно подобен настоящему епископскому облачению.
— И тебе тоже, — через некоторое время добавила она и украдкой, заигрывая, проскользнула рукой между его ногами. Ему это понравилось. Потом и она сама, в одном нижнем белье, влезла в черный комбинезон с небольшим брюшком и огромным задом, поросшим редкими чёрными космами.
Начинало смеркаться, когда они направились в долину. Связанные собачьей цепью, черти выглядели как настоящие. Рафаэль возглавил шествие. Все шагали молча, впритык, один за другим, и казалось, в их мыслях и душах обосновался какой-то страх, словно они боялись нарушить тишину и опускающийся на лесные заросли сумрак. Собачья цепь тихонько позвякивала в такт шагам, и профессора, шагавшего сразу за Рафаэлем, начала мучить одышка — воздух с трудом проникал сквозь узкие прорези тесно прилегавшей к лицу маски. Собственно говоря, трудно было поверить в то, что старик придаёт такое значение этому маскараду, потому что обрывистую тропинку, проложенную в ущелье, совсем замело, и Рафаэль заранее беспокоился о том, каково придётся им, особенно старику, когда они в полной темноте, уставшие, будут на обратном пути подниматься в гору. Однако было бы напрасно в чём-то его убеждать. Он даже слышать не хотел о подарках, без которых праздник не будет тем, чего ожидают и дети, и взрослые. Только пожал плечами: дескать, здесь главное — не подарки, а вера и страх, борьба между добром и злом. Что до Эмимы, то у неё явно прошло недавнее игривое настроение, она беспрестанно, особенно после того, как они, миновав статую Марии, стали спускаться в долину, оглядывалась назад, как будто там, за её спиной, таилась какая-то опасность.
Мрак быстро сгущался… Между деревьями, росшими на склоне, стлался густой туман. Рафаэль, не понимая, зачем он это делает, всё время внимательно следил за тем, чтобы не зазвенел колокольчик, привязанный Эмимой к ручке фонаря. Он никак не мог избавиться от неприятного чувства. Напрасно он пытался думать о евангельском тексте, который читают в день святого Николая, и о несправедливости, сопровождающей раздачу талантов. Потому что его внимание снова и снова привлекали тишина между деревьями, и таившее в себе угрозу мрачное молчание спутников, и холодная неподвижность мрачных деревьев и мрачных зарослей на склонах ущелья.
Потом шагавший следом за ним Михник что-то забормотал. Что-то бессвязное. Смысла в его бормотании не было и потом, хотя каждый раз он бормотал по-разному. Казалось, что он своим низко-горловым клекотом для собственного удовольствия пытается помочь себе при ходьбе. Как будто бы его развлекало это приглушенное подвывание, рычание и ворчание…
— Да вы снимите маску! Легче же будет, — пытался прекратить это бормотание Рафаэль. Но на старика это не подействовало. Он заворчал ещё громче, будто впал в детство из-за этой дурацкой маски и роли, в которую он вживался всё больше и больше.
Ночь наступила раньше, чем они спустились в долину. Ущелье и деревья на склонах окутал туман. Слабый свет фонаря с трудом превозмогал темноту. И Рафаэлю стало казаться, что когда-то он видел во сне нечто подобное и что в этом сне он не решался посмотреть на то, что происходит позади него. Сейчас ему тоже было не по себе, если надо было оглянуться. Напрасно он убеждал себя, что это всего-навсего маски, что всё вместе это лишь старинный обычай… ведь Михник и Эмима вели себя очень странно, словно их охватило какое-то сумасшествие — так время от времени ему казалось. И Эмиму тоже. Да. Правда, вначале она шла тихо, молча, постоянно озираясь по сторонам, словно чего-то боялась. Однако потом и она совсем тихонько стала подавать голос, будто отвечала Михнику, хотя это не было ни речью, ни мурлыканьем какой-то мелодии или хотя бы её ритма. Собственно говоря, Михник в основном издавал какие-то булькающие звуки и рычал, в то время как она всхлипывала и постанывала, а время от времени тоненько и тихо хихикала. Разумеется, Рафаэль сперва считал, что они нарочно разыгрывают перед ним этот дурацкий фарс, но потом, поскольку это всё продолжалось и продолжалось, он не мог избавиться от ощущения, что всё это они делают всерьёз.