— Второй где? — процедил Невер, когда стража впустила в переднюю его покоев Фоку с дружинником. Поклонившись как можно ниже и чиркнув пальцами по ворсу богатого первенского ковра, воин виновато взглянул на князя. Кузнец так и замер в поклоне, не смея распрямиться.
— Ушел, княже! Точно белка, по деревьям упрыгал и как в воздухе растворился.
— Белка, говоришь?
Глаза князя начали стекленеть, а на воловьем лбу надулась вена.
— Сейчас ты у меня белкой поскачешь! И колесо для тебя есть, в пыточной тебя дожидается! А Протас где?
— Государь, сопляк хитер и быстр оказался. Его не так просто грубой силой взять. Протас прыти такой от него не ожидал… В общем, головой зашибся, мы его к лекарю по дороге отволокли, а то мало ли, окочурится…
— Да лучше бы ему самому окочуриться, и тебе вместе с ним! Два лба с мальчишкой совладать не смогли. Вам не мечи носить, а за прялкой сидеть! Я ноги вам отрежу и посажу вас в муравейник!
Подойдя к косящатому окошку, рябившему разноцветными ромбами слюды, несколько мгновений князь стоял неподвижно. Низкие полукруглые своды и оштукатуренные стены заволокла чудная роспись — завитки, цветы, листья, ветви, сказочные птицы Сирин и Алконост. По углам громоздились окованные медью и серебром сундуки. На разложенных аналоях, резных лавках, устланных рытым бархатом, пылились книги и фолианты — многие были открыты. Несмотря на взрывной нрав, нечеловеческую силу и воинскую доблесть, разум Невера еще с отрочества был заточен не хуже меча.
— Драгомир, сгинь с глаз моих долой! Позже с тобой потолкуем!
Дружинник удалился, и князь с Фокой остались одни.
— Ну, кузнец, что скажешь?
Подойдя почти вплотную к Фоке, Невер впился в него своим ледяным взглядом.
— Государь, скажи, каков грех на мне? Чем тебя прогневал? Живу по закону, честным ремеслом кусок хлеба добываю, подати плачу. Ей богу, в толк не возьму, что худого на мне.
— Отчего же сразу худого? — Невер ухмыльнулся. — Ведомо мне, что своим умением и честностью ты на весь Сеяжск славен, кузнец. Вот только умение свое негоже на смутьянов тратить.
— Да на каких смутьянов, княже? В чем вина моя?
— Кто тот юнец, что три дня назад к тебе захаживал? И сегодня с ним ты виделся, когда мои бездари вас накрыли. Говори кузнец, и не вздумай брехать. Я ведь пока по-хорошему спрашиваю, но могу и по-другому, Фока. Сам ведь щипцы и гвозди куешь, знаешь, поди, как ими можно языки развязывать.
— Так сам ни сном, ни духом, кто он таков, государь. Сам тогда его в первый раз и увидел. Сказал, кто-то ему меня рекомендовал. Назвался Владимиром. Сказал только, что не боярин он, и все.
Выслушав рассказ кузнеца и пристально рассмотрев рисунок броши, который очень кстати оказался у него с собой, князь сумрачно сдвинул пушистые брови и вздохнул.
— Похоже, кузнец, не брошь ты выковал, а постыдного предательства знак, — после небольшой паузы сказал он Фоке.
— И в чем же предательство мое, государь? Где же справедливость твоя, княже, что на весь свет славна?
Невер пропустил эту дерзость мимо ушей.
— Не твое предательство, кузнец. Выходит, и впрямь нет за тобой вины. Верю я тебе. Но если он снова к тебе явится, или ты прознаешь про него что, сразу ко мне идти, понял?
Глава 2. Пир
Казалось, кислый запах кумыса разлился на целые версты вокруг. От бесчисленных костров, тянувших свои змеиные языки даже выше юрт и курганов, вокруг было светлее, чем днем. Сотни грубых, словно вороний хрип, голосов сливались с лукавым свистом курая[11], барабанной дробью и лошадиным ржанием. На войлочных стеганых покрывалах, звериных шкурах и подкладных подушках, разложенных прямо на влажной траве, пировали степные воины и вельможи — батыри[12], найоны[13]. Вытирая сальные руки о полы шелковых, богато затканных золотом и серебром халатов, они поглощали жаренную и завяленную конину, засушенный творог, сласти, пили свой прокисший хмельной напиток и заморское вино.
Были здесь и те, кто еще полвека назад вел за собой смертоносные конные орды по славным княжествам Сеяжи, обращая города и деревни в пепелища, сея смерть и ужас и уводя тысячи людей в полон. И хотя безжалостное время давно лишило их былой силы, молодые смотрели с восхищением и страхом на этих почтенных старцев, укутанных в волчьи накидки.
Владимиру все еще было не по себе после прохождения между огнями. Пока двое кудесников, с головы до пят увешанных вороньими клювами, костями и медными подвесками, прыгали вокруг него, рычали и улюлюкали, ударяя в свои разукрашенные бубны, он чуть не растаял от жара горящих по обе стороны столбов. Когда он, наконец, очистился от злых духов и помыслов, крепкий таргаут[14] проводил его на место почетного гостя — как раз напротив властелина вселенной, хана Тюхтяя.