После целого месяца усыпляющего пути из Черных степей Усоира в Сеяжское княжество он хоть сейчас был готов в одиночку скакать к Солнечным вратам, штурмовать стольный град, — кровь кипела в жилах молодого воина. Он пришпорил атласные бока вороного жеребца и повернул направо, на глинистую дорогу, которая змеилась по склону холма. Вслед за ним скакали вереницей еще сотни две добрых конников. Одни походили на сеяжских дружинников — бородатые, вооруженные до зубов и закованные в тяжелую сталь, другие — на «невесомых» пугандских степняков.
— Мммм-мы на месте, ц-царевич! — проблеял Владимир, когда они подъехали к зарослям орешника на краю отвесного обрыва. Окруженный со всех сторон глубокими крутыми оврагами, на самой макушке каменистого холма виднелся Ладнорский острог. Его частокол выстроился, словно плотная шеренга ратников в островерхих шлемах. Это была та самая неприметная на первый взгляд крепостица, о которую когда-то сломали зубы войска молодого Тюхтяя.
— И это та самая Злая твердыня? — с ноткой презрения в голосе спросил царевич, раздвинув ветви и устремив свой взор на крепость. Владимир утвердительно кивнул головой, всего за одну ночь поседевшей, будто за целую жизнь. Да, он прошел страшное испытание в степном шатре, но заплатил за это своей молодостью. На осунувшемся лице шестнадцатилетнего юноши прорезались острые, как лезвия, скулы; карие глаза слегка запали в глазницах, а вокруг них побежали трещинки морщин. Он все еще был не по годам силен и ловок, но рука его немного утратила твердость из-за нервной дрожи, а взор ослабила постоянная тревога, мешавшая сфокусироваться на цели.
— Это не твердыня, а крестьянский двор. Мы возьмем острог хоть сейчас! — воскликнул царевич.
— Нннн-не поспешай так! — ответил Владимир. — Ммм-многие головы буйны сложили, штурмуя осттт-ро-рог… Взгляни внимательнее, ц-ц-царевич.
Он указал трясущимся пальцем вниз, на дно оврага, и как бы обвел его по периметру. Земля была покрыта высокой болотной травой и укутана какой-то странной зеленоватой пеленой. Кочки, камни, безжизненные почерневшие коряги — буквально все внизу трепетало и расплывалось, будто в палящем зное.
— Топь там неп-п-п-ролазная! Один неверный шаг — вмиг утянет, поми-ми-минай, как звали. Лишь дружинные т-т-тропинку ведают. Надобно за-затаиться, да проследить за ними. Т-т-тропу нам укажут, т-т-тогда ночью и нападем.
Белту задумчиво потер свою глянцевую лысую голову, с которой, на пугандский манер, на плечи падали две тощие блестящие косицы, умащенные конским жиром.
— Джайран, Гарадест! — подозвал он двух батырей.
Те тут же предстали перед ним на своих приземистых лошадях и поклонились.
— Останетесь здесь и будете наблюдать! — твердо сказал царевич. — А мы разобьем лагерь у подножья. Все поняли? Глядите зорче кречета, чтоб тропу узнали, каждый шаг врага сквозь топь запоминайте! Подведете, похлебку из вас для волков сварю!
К вечеру погода вконец испортилась. Косой вездесущий дождь шипел в кронах деревьев и траве, разбивался о землю и поднимался мутной взвесью, устилавшей все вокруг. Низины и овраги засверкали зеркалами луж и разливов, расшились ниточками ручьев. Беспросветное серое небо придавило всю округу пудовым гранитным надгробием.
Но зоркий глаз степняка отыскал свою цель даже сквозь непроглядную хмарь. Кархарн наложил стрелу с орлиным оперением на тетиву, прицелился, крепко сжимая костяную накладку посреди изогнутой кибити[19] лука, и выстрелил. Со зловещим свистом стрела молнией устремилась вперед. Дозорный, неспешно бродивший по высокой земляной насыпи между двумя рядами частокола, пошатнулся, перекувырнулся через заостренные концы бревен и мешком рухнул вниз.
— Ворог, ворог напал! Затворить все ворота! Воду да смолу кипятить, живо!
— Лучники, на стены! Воротные башни стеречь, живо!
Множась гулким эхом, крики крепостных сотников и десятников оглашали огромный овраг.
Снова послышался пронзительный свист, но на этот раз воздух рассекла уже не одна стрела. Засев в кустах по краям обрыва, почти пять десятков отборных кархарнских лучников принялись обстреливать острог. Все они были облачены в длинные куяки — стеганые войлочные куртки с множеством металлических пластин спереди и со спины — и высокие острые колпаки с волчьей опушкой.
Владимир взглянул в заволоченное пеленой небо и вознес про себя молитву. Свинцовые капли звонко барабанили по его шлему, хлестали наотмашь по щекам и били по глазам. Сколько ни уговаривал он пылкого царевича дождаться старшего брата Герреде с его войском, Белту и слушать не желал.