Больше не было кузнеца, возвращающегося вечером после работы домой, обсуждающего с мэром Убежища повышение заработной платы. Был Миха, пробитый гарпуном контрабандиста на пыльной площади забытого Богом местечка, не обозначенного даже на старинных картах. Был перелом. После которого рушатся клетки, выбрасывая ещё неокрепших птенцов в синее небо. Ибо в клетке окрепнуть нельзя никогда. И вроде тридцать лет прожито, вроде повидал немало, мудрости понабрался, а только глаза открывались все шире, заглядывая за грань привычного, где река изгибалась, открывая взору…
— Если захочешь есть или перевязать рану, скажешь, — Хлёдвиг снова был рядом, обращаясь к погруженному в раздумья двергу, — я буду наверху у входа.
— Хлёвдиг! — от волнения сломал имя воина Миха, и тот сморщился, оборачиваясь на зов. Кузнец прочистил горло, вкладывая в вопрос все своё желание познать: — Кто вы такие?
Воин рассмеялся, хрипло и негромко, почёсывая рукой заросшую щетиной щеку.
— Все, что тебе сейчас полагается знать, дверг, так это лишь то, что Хеймдалль поделил людей на ярлов, Карлов и трэлей, а ты ведёшь свою линию от низших, рождённых служить: Береги себя, коротышка… — И Хлёдвиг ушёл, погрузив Миху в ещё более тёмную и беспробудную пучину непонимания.
Кузнец сел, чувствуя, как корабль, на который их после недолгого марша к реке погрузили северяне, делает поворот, и силой отогнал мысли о воде, окружавшей его сейчас, словно в недавнем сне. Поморщился, притрагиваясь к пылающей ране, и вдруг заметил, что на него из дальнего угла трюма смотрит Юрик.
— Ты что, подземник, действительно никогда не слышал о северянах?!
Михаил пожал целым плечом. Откуда в шахтах и коридорах Убежища услышишь? Та часть людей, что ушла под землю ещё после Третьей войны, вообще держалась особняком, ограничив контакты с Поверхностью, стараясь фильтровать собственные чистые гены и кровь даже по прошествии многих лет. Это стало стилем их существования. Это стало тем, что превратило людей в подземников. А тут вдруг!
Странные люди, словно и не русские вовсе, причудливые просторные разноцветные рубахи до колен или середины бедра, как будто старинные, кожаные пояса и перевязи, плащи, каких уж и не носят, шкуры медвежьи да волчьи и мечи. А ещё браслеты, не современные, а словно из древних курганов откопанные, амулеты разные, обереги, когти. Кузнец так и слышал сейчас сквозь плеск воды поскрипывание ремней Рёрика, помогавшего ему идти от заброшенной деревни к реке, тихий звон литого молоточка на груди о скрепляющую медвежий плащ фибулу и запах шкуры, перемешанный с запахом ружейной смазки.
— Нет, — просто ответил он. — А ты знаешь?
— Знаю, — прошипел Юрик, бережно притягивая к себе пробитую клинком руку, — знаю… Знаю то, что теперь не жилец ни один из нас, подземник. Ни ты, ни я, ни Серёга. Теперь ты больше не Миха-кузнец. Теперь ты трэль, раб по-ихнему, пойманный, чтобы им служить. Тебя не станут бить, тебя не станут морить голодом, просто ты будешь жить в этой их северной крепости, работать на них, а через пару лет смиришься и на самом деле поверишь, что какой-то их Хундаль родил тебя рабом!
Много горечи было в словах Юрика, и от Михаила это не укрылось. Запомнилось.
— А мы, — продолжил контрабандист, — если пользы не принесём, на корм рыбам… Или в жертву, — при этих словах даже отрешённый Серёга шевельнулся, — они ведь, уроды эти с севера, зверям своим священным да богам жертвы приносят. А потом их же и съедают… Викинги сраные!
Викинги! Миху словно ударило кузнечным молотом, аж подбросило на лежанке. Так вот кто эти люди! Мозг заработал, вылавливая почти забытые, затёртые воспоминания из мешанины прожитых лет. Он ведь читал, проходил в обязательной школе Убежища ещё на работавших тогда компьютерах, старых и громоздких, курсы по истории. Читал закатанные в полиэтилен книжки, смотрел видеофильмы о раскопках в северных странах. Так же как и все мальчишки в классе, пытался представить, что это такое — океан, по которому так страшно, но необходимо идти несколько дней на хрупком корабле, так же восхищался воинами древности, так же отчаянно играл в них… А может правда бред? В сердце Сибири, в конце двадцать второго века — викинги?
Кузнец невольно замотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
Что он помнит? Они поклоняются жестоким богам, которых много… Грабить любят… Хотя в любые времена кто этого не любит?… Потом смелые очень, мореходы. Было время, очень давно, ещё до Третьей мировой войны, когда они держали в страхе всю Европу и даже доходили до Америки, мир её праху. Ну, примитивные очень, простые такие, вещи красивые делали, оружие разное, хоронили их интересно — в огне на собственных кораблях. Ещё воины были у них такие, для оружия неуязвимые, которые, как говорила учительница, подобно Светящимся, всякой дряни нажрутся, а потом своих не помнят… И все. Объёмный и полный экскурс в историю.
Миха вздохнул, бросив взгляд в сторону прикрытого люка, ведущего на палубу.
— Куда нас везут? — Кузнец услышал, как его собственные слова прилетают будто издалека.
— В Волчью Крепость, за Ташару, на Камень, — словно сплюнул Юрик, — сидели бы и сидели у себя на севере, в своей земле, куда нормальный человек по своей воле не пойдёт, мудилы… Так ведь правду говорят — раз в несколько лет выходят по рекам добром да людьми поживиться!… Ну это ж надо, к северянам загреметь! — Казалось, Юрик сейчас завоет. — Это все ты, карлик! Из-за тебя все так пошло, гнида… — Он смолк, отвернувшись к туго набитым мешкам. — Теперь конец. А тебе, крот, и вовсе туго будет — таких они за людей не считают. Ты для них карлик — жалкий дверг…
Миха хотел что-то возразить, но неожиданно новая волна боли ударила в плечо, словно раскалённый прут в рану вогнали, и он повалился на солому. Юрик усмехнулся. краем глаза разглядывая мучения подземника. Навалились наполняющие низкий трюм запахи: машинное масло, бензин, соляра, сено, порох, кровь, пшено, сушёное мясо, водка, хмель, грибы, кожа, — словно прыгающие один за другим кадры фильма. Потом пришли звуки — шелест воды о жестяной борт скоростного корабля на водных крыльях, возня крыс за ящиками, негромкий лязг разбираемого для смазки автомата, шаги по пластику палубы и щёлканье клавиш управления в рулевой кабине. И слова тихие, но отчего-то отлично различимые:
— Говорю тебе, он не спал…
— Потеря сознания?
— А ты посмотри, как его разворотило!
— Десять часов — ещё не показатель, — это, кажется, произнёс Рёрик.
— Ты можешь себе представить, что скажет Торбранд? — а это Хлёдвиг.
— Мы не можем пока знать наверняка… — Миха будто наяву увидел, как ярл задумчиво качает головой. — Кроме того, в конечном итоге, если это подтвердится, решать все равно будет не он… Орм, ты слышишь?
— Да, — прозвучал голос раненого викинга, стоящего на управлении кораблём, — я понимаю.
— Клянусь Мьйолльниром, но такого в Раумсдале ещё не бывало! — Рёрик отложил собранный автомат и достал трубочку, наполнив палубу запахами табака. — Великие Норны…
Потом пришла волна света, ударила по глазам, как будто наполняя трюм заревом, и отступила, неожиданно оставляя в мгновенно прояснившейся голове имя. «Скидбладнир» — имя корабля. Куда бы ни шёл «Выстроенный Из Тонких Дощечек», всегда попутный ветер будет бить в его парус… Миха вздрогнул, приподнимаясь. Откуда он это знал?
— Он действительно кузнец? — Голос принадлежал Хлёдвигу. — Если так, то слава Асам за столь славный подарок, клянусь Молотом!
— Это ещё нужно проверить… — Рёрик немного попыхтел трубкой. — Да, кстати… — Воины неторопливо двинулись по палубе, послышался звук отодвигаемых ящиков, щёлкнул замок. — Хлёди, а ну задай нашему двергу работёнку. Проверим, как парень разбирается в механизмах…
Через мгновение Хлёдвиг вновь спустился в трюм, на этот раз сжимая в руке не флягу, а массивный многозарядный арбалет. Михаил почувствовал, как холодеют ладони. Северянин приблизился, снова опустился на корточки.