— Не думаю, а знаю.
— Тогда почему вы не хотите о нем говорить? Если он начался, значит, это уже не тайна? Ведь он должен разразиться средь бела дня, не так ли?
— Вы очень скоро все узнаете. Возмездие уже в пути.
Он не лжет. Но непонятно, при чем тут отверженные?
Унсен. Это слово придумали герилимы. Оно означает битву аримана с сайманом. Унсен означал войну против друидов. Когда-то друиды Сай-Мины взяли власть на острове. Воины Унсена хотели ее отобрать. Но Унсена как такового еще никогда не было. Хотя угроза его существовала на протяжении веков и существует по сей день, когда самих герилимов уже не осталось.
Маольмордха. За всем этим может стоять только он. Значит, Отступник вышел из тени. Разумеется. Все происходит одновременно.
— Ваше возмездие уже провалилось. Я жив, а ведь я друид…
— Первыми умрут не друиды.
Алеа. Они ищут Алею.
— Вам ни за что не удастся схватить Самильданаха.
Так. Он удивлен. До него наконец дошло, что я понимаю скрытый смысл его слов. Он видит, что я догадался. Или, может быть, думает, что я все знал. Теперь надо пробудить его любопытство. Убедить, что я знаю еще больше. Произвести впечатление.
— Схватить ее было совсем не трудно… — усмехнулся бандит. — Ал'Роэгу ведь это удалось!
Ал'Роэгу? Неужели Алею схватили в Харкуре? Тогда она должна быть в Риа… Если только она уже не там, а…
— Если она в Риа, значит, она сама этого пожелала. Ал'Роэгу не удастся продержать ее там долго…
— Этого времени хватит, чтобы мы пришли и взяли ее…
Ну вот. Он подтвердил. Алеа в Риа. Теперь я знаю, куда мне ехать. Но все же неясно, кто мог вовлечь в Унсен отверженных. Хотя так ли уж это важно? Важно только одно — Маольмордха явно перешел в наступление. Все происходит слишком стремительно. Только знает ли обо всем этом Алеа? Мне надо ее предупредить. А Эрван? Может быть, он с ней в Риа?
Фингин повернулся к актерам. По их глазам было видно, что они все поняли.
— Что с ними делать? Может, взять с собой и сдать первому встречному патрулю? — предложил Мэл.
— Нет, — сказал Фингин, садясь в повозку.
Он бросил последний взгляд на бандитов. Двое по-прежнему лежали без сознания, у третьего были связаны за спиной руки.
— Нет, — повторил он, — оставим их здесь. — С них достаточно. Они ведь и так отверженные.
Мэл кивнул и, подойдя к бандиту, развязал веревки. Затем он помог забраться в повозку сестре и уселся рядом. Кейтлин тут же пустила лошадей в галоп.
Бандит посмотрел вслед повозке, удаляющейся по песчаной дороге. Затем перевел взгляд на безжизненные тела, лежащие вокруг него. Другой бы на его месте, наверное, прослезился. Или закричал бы от ярости и унижения. Но этому все было нипочем. Его уже давно приучили к страданиям.
Вернее, его уже приучили ни от чего не страдать.
Эдитус шел следом за слугой графа по коридорам дворца в Риа. Он с самого утра дожидался, когда Ферен Ал'Роэг наконец решится его позвать, и появление слуги успокоило его. Слухи о том, что Галатия собирается объявить Харкуру войну, никогда еще не были столь упорными, и давно уже пришло время что-то предпринять. Кроме того, не было никаких вестей о епископе Наталиене и о его миссии в Темной Земле.
Эдитус уже начинал сомневаться, прав ли был, отправив туда этого странного епископа. Он знал, что Наталиен что-то скрывает, но решил предоставить ему свободу действий и таким образом выяснить его намерения. Но когда офицер, которому было поручено сопровождать епископа в Мерикур, вернулся в Риа и сообщил, что тот намерен продолжать путь в одиночестве, Эдитус понял, что совершил очень большой промах. Одно из двух: или Наталиен сошел с ума, или же он что-то замышляет…
В коридорах Риа шепчутся гораздо больше, чем обычно. Можно подумать, что война уже объявлена. Как Эдитусу хотелось сейчас оказаться в своем дворце в Мон-Томбе!
Мон-Томб был совершенно иным миром. Миром тишины и трудолюбия, расположенным вдали от суеты. Вдали от безумия, царившего теперь повсюду. Это был мир гармонии, где по узким улочкам среди неброских каменных стен, приглушающих городской шум, ходили студенты и монахи в рясах. Это был его город. Город, который он возродил к новой жизни и прославил во всей Гаэлии. Который перестал быть культурным центром стареющей цивилизации, но христианство вновь сделало его средоточием интеллектуальной жизни острова. Мон-Томб был самой большой гордостью епископа Томаса Эдитуса. Это было то, что он хотел оставить потомкам, покидая этот мир… Мон-Томб.
Но если события будут развиваться так и дальше, не скоро ему удастся вновь обрести спасительный покой своего уютного кабинета в епископском дворце Отрада. С другой стороны, жизнь должна как-то меняться. Сейчас большая часть Гаэлии находится под властью друидов с их архаичным учением. Необходимо, чтобы тень Христова распятия легла на весь остров. Эдитус поклялся себе, что добьется этого и тем самым выполнит миссию, возложенную на него при отъезде из Бриттии. К тому же он хотел поквитаться с галатийцами, сделавшими его рабом, когда ему было всего лишь шестнадцать лет.
Слуга остановился перед массивной дубовой дверью, ведущей в кабинет графа. Он знаком попросил Эдитуса подождать и доложил о его прибытии.
Граф был в кабинете один. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, положив локти на обитые зеленым бархатом подлокотники и опустив подбородок на скрещенные руки. Видно было, что он погружен в тяжкие раздумья.
Эдитус подошел к нему:
— Вы меня звали?
— Садитесь, Эдитус, — серьезно сказал ему граф.
Ферен Ал'Роэг был немного тучен, с почти совсем лысой головой, круглым лицом, маленькими темными глазками и жесткой линией рта. Его считали справедливым и прямым, но агрессивным человеком. Приняв христианство, он всегда оказывал покровительство Эдитусу и сделал его своим главным советником. Веровал граф глубоко и искренне, он прислушивался к мнению епископа в делах религиозных и политических. При этом его авторитет в стране не только не упал, но, напротив, даже вырос, так как приобрел более крепкие основы. Ал'Роэг настолько утвердился в вере, что настоял на обращении в христианство всего населения Харкура и твердой рукой проводил это решение в жизнь. Он полностью полагался на Эдитуса во всем, что касалось веры, а тот рассчитывал на помощь графа при построении незыблемых основ церкви. Они испытывали друг к другу глубокое уважение.
— Что вам известно о Самильданахе? — спросил граф.
Эдитус удивился. Он готовился к разговору о войне с Галатией и никак не мог предположить, что речь пойдет о чем-то другом.
— О Самильданахе вообще или же о той девочке, которая считает себя Самильданахом?
— И о том и о другом…
Епископ вздохнул и на секунду задумался. Он попытался обобщить все, что когда-либо читал по этому поводу, и все, что сам об этом думал.
— Древние поверья Гаэлии гласят, что Самильданах — это что-то вроде всемогущего друида. Он якобы, безгранично владеет сайманом. Говорят, что сами друиды владеют им лишь в слабой мере и не всегда. Маниты, например, были якобы созданы Самильданахами…
— Я видел один манит, Эдитус. Они действительно существуют. Как вы можете это объяснить?
— Я считаю, что это просто примитивное объяснение силы Божьей. В отличие от друидов, Самильданахи живут отдельно, вдали от Сай-Мины, они не проходят никакого обучения. Они значительно менее порочны, чем друиды. Возможно, они даже справедливы и искренни. Собственно, Самильданахами их называют сами друиды. Я полагаю, что это избранные Богом люди. В Бриттии таких считают святыми… Вам известно мое твердое убеждение в том, что Мойра на самом деле представляет собой несколько расплывчатое понимание того, что мы называем Богом. И из этих своих приблизительных представлений друиды создали некое подобие примитивной религии, основанной на народных легендах. Это не настоящая религия. У них нет ни одного письменного источника. Если бы у них в руках оказалась Библия, если бы им явился Иисус Христос, они бы, безусловно, правильно поняли реальный смысл божественного начала. И мы могли бы без труда обратить их в христианство. Я уверен: для этого достаточно показать, что их представления верны, но им просто не хватает знания. Мойра существует, но ее имя — Бог.